А пучок сухой щепы бодро занялся огнём, стал нагревать дрова из старой мебели, потянулся белый дымок.
Монах и хотел было остановить Сыча, да было поздно, языки заплясали по сухим обломкам лавок и столов, из которых костёр и был сложен.
– Святой отец, остановите огонь, водой его, водой лейте,– надрывался расстрига и колдун,– я тайну вам поведать хочу, не всё я вам рассказал.
Но отец Семион так и стоял в растерянности, глядя то на разгоравшийся костёр то на кавалера ожидая, его приказа. Но Волков молчал, а ветер весело трепал языки, раздувал пламя, и оно уже шатаясь из стороны в сторону вслед за ветром быстро и шумно разрасталось, пожирая деревяшки всё ближе к белым, пухлым стянутым верёвками ногам колдуна.
– Да, что же вы святой отец, что же вы,– ревел тот,– велите тушить огонь, я не во всём покаялся. Велите воду нести!
Но костёр уже разгорелся, и ветер выдул из глубины костра огромный и живой лепесток пламени, тот вырвался на свободу и как языком лизнул колдуна от ног и до головы, сальные патлы чернокнижника встали дыбом и загорелись. Вспыхнули, а как пламя улетело вверх, стали гореть сами по себе. Тот затряс головой пытаясь стряхнуть огонь, извивался, пытаясь освободиться от верёвок и орал при этом:
– Господи, горю, горю же, воды, воды скорее, я ж горю, святой отец, отчего вы не велите тушить, велите, да что ж вы стоите, велите тушить, аааааа……….Ноги уже горят, ноги горят…..Да будь те вы прокляты святой отец, все… Все будьте прокляты я же не во всём покаялся. Грех вам, грех вам…аааа…..
Огонь загудел, звонко щёлкали деревяшки, костёр уже было не потушить, не остановить. Отец Семион смотрел на огонь с ужасом. И молился истово, осеняя себя, мелко, святыми знамениями.
А кавалер был на удивление спокоен. Он ждал только одного, когда колдун, наконец, прекратит орать, и ему было всё равно во всех ли своих, многочисленных, грехах покаялся этот демон в человеческом обличии или не во всех. Волков от души желал ему места в аду и хотел, что бы всё побыстрее закончилось. Особенно этот нескончаемый скулёж. И колдун замолчал, пламя закрыло ему уже все ноги до жирного чрева, и он обмяк, голова его повисла, а сам он стал дымиться белым жирным дымом с мерзким шипением.
Отец Семион снова громко и чётко стал читать молитву, и снова солдаты и даже Пруфф и Брюнхвальд стали повторять её. И когда дочитали в огне, что то хлопнуло, то было чрево колдуна, оно прорвалось, и огромный кишечник с требухой вывалился в костёр, к ногам. А сам колдун вспыхнул, стал гореть с жирным щёлканьем и свистом, и зачадил, пошёл чёрный дым от него. Густой и страшный.