На меня Голован взглянул только мельком, затем на его челе поочередно отразились удивление, растерянность и лёгкий испуг. Входить в Голованово душевное состояние нам было недосуг и, оттеснив его животом, я протиснулся во двор.
— Здравствуйте и вы, люди добрые, — запоздало откликнулся ошеломлённый хозяин.
— Здорово, Голован. Зашёл поблагодарить за давнюю доброту твою, — сказал Корней, стягивая с головы запыленный колпак с обвислыми краями. — В дом пустишь?
— Проходите, проходите, чего не пустить? Полкан, фу, свои…
— Ну, свои не свои, а поговорить бы хотелось, — засмеялся Корней, — ты не гляди на одежду, я, понимаешь, кафтан-то постирал.
— А я гляжу: князь не князь? А точно — князь! Чудно… — Голован неуверенно хихикнул. Надо полагать, он терялся в догадках: зачем мы к нему пожаловали? Кто бы стал чувствовать себя уютно при встрече с бывшим колодником, которого сам и сторожил в узилище. К тому же колодник этот — князь, непростой человек, а кому же неизвестно как обидчивы и мстительны князья?
— Ты бы потише с титлами, домашние услышат…
— Так нет никого в доме — сени заперты. Баба, чай, у соседки, а ребятишки на улице играют.
— Ну, всё равно, про то кто я — никому ни гугу. Каменщики мы знакомые.
— Что ж, за встречу? — Голован выставил на стол три глиняные кружки. — Так чего ищем?
— Правду ищем. Ходят слухи, не всех полонян московских князь Михаил отпустил. Кой-кого оставил в темнице. Брата моего меньшего так и не нашли на поле среди убитых, — князь врёт не запинаясь, но его наука стоила мне много пота. — Зовут его Мстислав, из князей Боровских. Ты ведь в страже служишь, может, знаешь чего?
— Мстислав? Не-е-а, не было такого. Да и ваших больше никого у нас не осталось. Тут наш князь молодец, раз обещался отпустить, всех и отпустил.
— Жаль, эх, где ж теперь и искать буду? Ладно, Голован, за встречу, да за твоё здоровье!
Кружки стукнули край о край. Медовуха у Голована оказалась отменная. Сама собой наладилась и беседа. Но только когда блеск в глазах моих собутыльников указал на полное слияние душ, я осторожно заговорил о главном.
— Слышь, Пётр Игнатьевич (так звали Голована), а чего новенького про княгиню Агафью говорят?
— А ничего я не слыхал.
— Ты ж сам говорил князю Корнею, мол, похоже, отравили её.
— Тёмное дело. Может, отравили, а, может, и сама Богу душу отдала, упокой Господи! — перекрестился Голован в красный угол. — А-а-а, вот и хозяюшка моя пришла.
В горницу вошла молодая женщина и, увидев чужих, смутилась. Сумерки не давали рассмотреть её лица, но была она рослой и крупной. Щупленький Голован рядом с ней мог казаться не более чем ручкой к кувшину. Она молча поклонилась нам, мы, привстав, тоже. Во взоре моего князя отразилось немое восхищение. Понять его было можно, но дело — прежде всего.