— Я, друг героя, буду пеленки стирать?!!
— Ах, не будешь?!!
— Иду, матушка, иду…
Пока я неумело жулькал тряпицу в воде, дед Тимофей разыскал в землянке целый пук прошлогоднего мочала и с величественным видом разделил его меж нами, присовокупив:
— Пользуйтесь моей добротой, берите, хоть и бает народ, что чёрного кобеля не отмоешь добела.
Я связал из елового лапника веник:
— Ну что, дядя Тима, айда загар смывать?
— Благослови, Господи! — дед плеснул на камни кружку воды. В свисте и шипении утонуло его завершающее: — Язви её в душу…
Приготовленный в ушате щёлок пошел на мытье голов, в него же мы обмакивали и свои вехотки. В шалаше было совсем темно, неясно светились лишь наши голые тела да клубы пара, вкатывавшиеся понизу через неплотно укупоренный лаз.
— Дядь Тима, ты каменку-то совсем не заливай, оставь для девки жару…
— Она отказалась, нельзя ей говорит нынче. По бабьи…
— Ну не хочет, как хочет.
— Па-а-берегись! — Корней выпал из шалаша и, мелькнув белым задом, обрушился в озеро. Я последовал за ним, за мной, мотая слипшейся бородёшкой, спешил дед Тимофей. Он забежал в воду по пояс, перекрестился, и, зажав пальцами нос, как делают маленькие дети, окунулся с головой.
Вода озера, ещё не прогретого солнцем, обжигала. Но после парной это было только любо.
У костра нас ждала Салгар, разложившая на обрубке толстенной доски, служившей столом, немудрящий ужин: горка ломтей ржаного хлеба, несколько очищенных луковиц, соль на чистой льняной тряпочке, пластики сала. В котелке легко курился дымком взвар на смородиновых листьях, благо наш бобыль озаботился их сбором прошлым летом. К питью на этот случай расщедрившийся старик позволил достать и туесок с мёдом.
— Красота! — восхитился князь Корней, ткнув пальцем в туесок. Мёд еще не успел доехать до рта, как Корней получил звонкий щелчок дедовой ложкой по лбу.
— Дома Илья, а в людях свинья! — веско сказал старик. По-моему, наши отношения начинали переходить в родственные. Старик этого не замечал, а юный князь пока ещё не принимал: он растерянно обвёл нас взглядом, забыв вытащить палец изо рта. Положение спасла Салгар: её звонкий смех, дробно отражаясь от обступивших поляну невидимых елей, вмиг разрядил напряжение. Корней поглядел на женщину, сначала слабо и неуверенно хихикнул, а затем, откинув голову, гулко и неудержимо заржал в небеса.
— Прости, батюшка, больше не буду!
Князь не отрывал взгляда от лица Салгар, хотя и повернул голову к старику. Он пялился на неё, она — на него. Ничего хорошего для всех нас из таких погляделок вытечь не могло.