— Дети мои, — голосом проповедника пророкотал я, — увещеваю. Через несколько дней ждёт нас исход из плена вавилонского. Будем идти с жёнами нашими, чадами и домочадцами, имуществом и скотом нашим прямо до святого града Иерусалима. В нашем случае до Москвы. И предстанем пред ясным ликом князя Ивана. А уж дальше как Бог даст…
— Аминь, — закончил бобыль и перекрестил лоб, — давайте повечеряем, да мы с Сашкой рыбалить поедем.
Лодка-долблёнка мягко скользит по чёрной невидимой воде. Старик бесшумно гребёт веслом, сидя на корме. Я на коленях устроился в носу лодки и напряженно вглядываюсь в пятачок света под горящей лучиной. Мы лучим щук. Долбленка, оказывается, была спрятана в кустах. Заваленная копёшкой сена лодка не сгнила и не рассохлась. Отыскали, сели и поплыли. Нашёл дедушка Тима и припрятанную им года два назад здесь же острогу, пятижалую зловещую железяку, отдалённую родню крестьянских вил. Ей-то, насаженной на длинную палку, я и должен разить щуку.
Поначалу нам не везёт. Мы описали вдоль берега порядочную дугу, заглядывая в каждую мелкую заводь, но несколько рыбин, которых я успеваю заметить в глубине, потревоженные нами заблаговременно улепетнули прочь.
— …, — шёпотом ругается бобыль, — ты, Сашка, где так боек, а тут как сонная тетеря.
— Сам садись на нос, а я погребу, — огрызаюсь я.
— Что ты, — пугается дед, — тебя на весла? Я ещё внуков увидеть хочу.
Наконец, мне удается загарпунить одну неосторожную рыбину. Я переваливаю щуку через борт, она яростно трепыхается, колотится о дно лодки, но быстро стихает. Чтобы вытащить зазубренную острогу мне приходится усесться к деду лицом и, обеими ногами упершись в холодное и скользкое рыбье тело, что есть мочи дёргать острогу. Она неожиданно легко освобождается, рыбина летит и бьёт деда Тимофея по босым ногам. Старина богохульствует и размахивает веслом, лодка колышется, зачерпывает воду. Я оказываюсь сидящим в луже воды. Теперь ругаюсь я. Дед деловито приподнимает добычу: — Ого, фунтов на семь потянет…
Скоро я приноравливаюсь, и щукам становится всё труднее уходить от моих бросков. В итоге к концу короткой ночи в лодке навалены уже шесть больших щук.
Мы причалили к берегу, затащили лодку в кусты, старик взвалил на плечо мешок с добычей и, кряхтя, побрёл к недалекой землянке.
— А я пожалуй, сполоснусь… Слышь, дед?
— Ну, иди, к утру водичка теплее кажется…
Дед ушёл. Я забрал по кустам левее и вышел к прогалине, где стоит наша баня. Уже совсем рассвело и, как обычно бывает к восходу, похолодало.
Не успеваю я дойти до берега, как возле самой бани натыкаюсь на Корнея. Босой, одетый в длинную, до пят, неподпоясанную рубаху князь сидел на корточках за густым малиновым кустом и, вытянув шею, неотрывно смотрел через заросли на что-то невидимое мне. Он был так увлечён, что не заметил моего присутствия. Я подкрался и тоже заглянул за кусты. Там, на лужайке у берега, нагая женщина обливала себя водой из ушата. Конечно, это была не кто иная, как Салгар, не пожелавшая, или, может, постеснявшаяся вымыться вечером в нашей бане. А вот теперь она пробралась сюда тайком…