Польские повести (Мысливский, Мах) - страница 71

Сабина со своим чемоданом и плащом направилась к двери.

— Подождите нас, — остановил ее Молодой, — сейчас все вместе выйдем.

— Где ружье этого… браконьера? — обратился он к Ксендзу.

— Не знаю, — упрямо повторил Ксендз. Губы его, затерявшиеся среди густой бороды и усов, совсем побелели.

— А ну-ка проводите нас на пасеку. И сетки от пчел прихватите.

— Нет у меня сеток.

— А ваши пчелы больно жалят? — Человек в мундире, казалось, понемногу оттаял.

— Сами увидите.

— А кто у вас ими занимается?

— Мы с дочерью.

Толстяк обратился к Сабине:

— Вы нам не поможете? Оставьте вещи.

Когда мы выходили во двор, я хотел было подойти к Отцу, но толстый живот представителя власти преградил мне путь. Я отскочил и оказался рядом с Ксендзом. В ту же минуту к нему подскочил Профессор, он схватил Ксендза за рукав и, встав на цыпочки, с горячей убежденностью зашептал на ухо:

— Я меняю мнение о вас. Честь, отвага. Тайники с оружием — это благородно. Так и нужно. Всегда наперекор. Скрывать, затаиваться, выжидать… — Он быстро засеменил вперед, опередил всех, раскинул ручки — маленький, нахохленный, смешной.

— Позвольте, — обратился он к представителям власти, — я за этих людей ручаюсь.

Толстяк добродушно засопел.

— Ваше мнение, пан Профессор, мы ценим и учтем, но проверить нужно.

Мы вышли на пасеку. Солнце уже поднялось высоко, сильно припекало. Пчелы монотонно гудели в саду, вились вокруг улья, густо облепив деревянную резьбу летки.

— Здесь, наверное? — Молодой показал на святого Георгия.

Это был самый высокий улей, — Георгий Победоносец стоял на деревянном драконе. Так и есть, угадал. Сердце у меня забилось чаще.

Впрочем, осматривать улей они не торопились. Стояли, поглядывая друг на друга, и выжидали.

— А ну, смелей, — с насмешкой уговаривал их Ксендз. — Не надо бояться. Две пчелки — это только на пользу. Ну а если десяток — можно и богу душу отдать.

— Я посмотрю! — вызвалась Сабина. — Мне они ничего не сделают.

Представители власти не возражали.

— Только для чего это вам нужно? — холодно и спокойно спросила Сабина. — Я так и не знаю, для чего это вам нужно?

— Может, вы заглянете в улей и проверите, что там внутри, — смущенно и даже робко попросил лысоватый голубоглазый Толстяк. — Посмотрите, а потом нам скажете.

— Ну что же, будь по-вашему, — согласилась Сабина.

Она, легко ступая по траве, обошла улей и остановилась возле его задней стенки. Пчелы легким дрожащим облачком вились над ее головой. Словно сквозь дрожащую сетку мы видели каменное неподвижное лицо Сабины. Она нагнулась, мы услышали, как стукнул отодвинутый засов. Сабина сунула в улей голую руку. Я почувствовал, как по моему лбу стекают капли пота, щекоча брови. Я взглянул на Отца, потом на Ксендза. На отцовском лице не дрогнул ни один мускул. Только на шее под упрямо выступавшим вперед, давно не бритом подбородком ходуном ходил кадык. Ксендз едва заметно шевелил губами, но я был уверен, что он не молитву читал. Глаза его горели гневом. Я снова перевел взгляд на Сабину. Вот, вот на лице ее появится гримаса — верный признак того, что она все увидела и поняла. Что она тогда сделает?