— Папа! — невольно вскрикнул я.
А когда услышал собственный голос, когда услышал само собой слетевшее с моих губ слово, я повторил его снова, со всей силой тоски и тревоги.
И в ответ вдруг откликнулся голос Сабины, позвавшей меня по имени. Она стояла возле шалаша, в котором мы с Эмилькой недавно прятались от грозы. И сразу все вокруг стало на свои места. И я устыдился своего недавнего малодушия. Но Сабина ничего этого не заметила. Она стояла, держась рукой за сердце, и глядела вслед кому-то, едва различимому среди деревьев. Человек этот шел в ту сторону, откуда доносился стук топоров, а там неподалеку был и берег речушки, где мы недавно нашли нефть. Стало быть, я шел по кругу.
— Он взял меня с собой, — говорила Сабина, а я с тревогой смотрел в ее широко раскрытые глаза, — хотел, чтобы я поглядела на нефть. А потом привел сюда. Хорошо, Стефек, что ты здесь очутился, что крикнул, позвал…
И она, словно маленькая девочка, села прямо на мокрую траву, подобрав под себя ноги. И велела мне сесть рядом. Мы молчали. Сабина тоненькими пальцами пригладила волосы на висках. Она казалась совсем беспомощной и очень усталой. Неожиданно она встала на колени, повернулась ко мне.
— Прости, Стефек, — сказала она. — Я ведь и тебя обидела. Помнишь, утром, когда был обыск.
В душе моей смешались боль и радость, а главное, мне стало как-то очень покойно. Сабина взяла меня за руку и, помолчав немного, заговорила. Речь ее лилась плавно, ровно, словно бы она читала вслух книгу своей души, свои самые сокровенные мысли.
— Хорошо, что ты еще маленький и ничего не поймешь. И я могу говорить. А может, это и плохо, а то бы ты мне помог. Я ничего не понимаю. Они все, все меня обманули. Думаешь, что мне дома было хорошо? Нет, это неправда. Отец никогда меня не любил, я это всегда знала. А мама хотела бы… Она никогда мне не простит, что я догадывалась… Но об этом я не могу говорить. Они все притворялись, они только и ждали, когда я уйду из дому…
Она замолкла, прислушиваясь к своим грустным мыслям, А потом снова заговорила:
— Я жду, жду и уже не верю, это страшно. А он. — Сабина повернула голову в ту сторону, куда ушел Директор. — Он не дает мне покоя. Преследует, говорит, что Альберт посмеялся надо мной, что все это они оба нарочно подстроили… Я целыми днями теперь все думаю-думаю, какой он — Альберт. Скажи, Стефек, как по-твоему, какой он?
— Когда хороший, а когда — плохой, — сказал я.
— Когда хороший, а когда плохой, — повторила Сабина в грустной задумчивости. — Как все. — И она описала рукой в воздухе круг, показывая на небо, на землю и на лес — Все это когда хорошее, а когда и плохое. Ты чувствуешь это, Стефек?