— Они еще зеленые, — говорила она ежу. — И потом учись собирать яблоки сам. И не ешь улиток. Смотри у меня.
Она сняла с лопуха улитку и тихонько замурлыкала:
Улитка, улитка, высуни рога!
Дам тебе хлеба, кусочек пирога!
Под вязом стоял Ярек, упершись в его ствол обеими руками. Крупные дождевые капли падали с ветки на ветку. Теперь солнце выглянуло уже надолго, и падающие капли светились, словно золотистые нити.
— Ярек, — сказал я, — ты мог бы остаться в Селе. Любой тебя возьмет.
Ярек обернулся. У него было бледное, словно бы постаревшее лицо.
— Жалко… — шептал он. — Жалко…
— Где твой святой Петр, Ярек?
— Сгорел в печке. Я сам его сжег. Хозяину не понравился. У хозяев все всегда выходит лучше, — прошептал он с горьким смирением.
— Останься, — продолжал настаивать я, чтобы как-то заглушить неприятное чувство сострадания. — Хочешь, я буду у тебя учиться?
— Жалко мне Пани, — шепнул он тихонько, так, чтобы Эмилька этого не услыхала. — Она одна останется…
— Одна?
— Хозяин-то дальше поедет.
Мы с Эмилькой не сразу вернулись домой. Выбрались из сада, вышли на берег реки. И хотя ни единого слова не было сказано, мы оба знали, куда идем. Вскоре нам удалось отыскать старое место. Сегодня вода была здесь мутная, желтая, вся в грязной пене. Кривая верба на берегу наполовину намокла — ее гибкие, поникшие ветки раскачивал стремительный поток. Мы молча смотрели на разбушевавшуюся воду.
— Эмилька, — спросил я. — Ты когда-нибудь с кем-нибудь расставалась?
— Так надолго еще никогда.
— А я прощался с папой, а потом с мамой. Мама умерла. А папа вернулся. Но я тогда был совсем еще маленький.
— Стефек, не говори так, а то мне очень, очень хочется плакать.
— Знаешь, Эмилька, — обеими руками я притянул к себе Эмилькино лицо, посмотрел ей в глаза. — Мне тоже хочется плакать.
Мы сидели на том же самом месте, что и тогда, и все слушали, не прозвучит ли голос пастушьей свирели. Но нет, из Села доносилось лишь грустное и беспокойное мычание коров.
Высоко над нами кружил ястреб. Он снизился, какое-то время парил в воздухе и вдруг камнем упал вниз, в заросли кустарника неподалеку от нас. Когда он снова взмывал вверх, мы увидели, что он уносит в когтях добычу. А из клюва выпал пух и несколько перьев. Одно перышко, колыхаясь и вздрагивая на ветерке, опускалось вниз прямо над нашими головами. Мы, не сговариваясь, бросились его ловить, но оно, обманывая нас, уходило из-под рук. Я был выше ростом, а Эмилька — ловчее, и в конце концов она сумела поймать его. Это было перо сойки — сине-голубое с черной лесенкой поперечных полосок. Эмилька провела перышком по своей щеке. А потом отдала его мне.