— На, Стефек, возьми. Смотри не потеряй, покажешь мне, когда опять встретимся.
Я пропорол пером подкладку своей куртки и засунул его поглубже, чтобы не потерялось. Потом вынул из кармана камешек и протянул Эмильке.
— Вот, держи этот камешек. Лучше его в нашей реке нет. Зеленый с белыми крапинками. И тоже смотри не потеряй, ты мне его когда-нибудь покажешь.
Сейчас я держу это синее перышко в руке. Встает заря, и уже различимыми становятся его цвета. Я знаю, я уверен даже, что Эмилька сейчас держит в руке мой зеленый камешек. Разве только… — но нет, нет — такие страшные мысли нельзя подпускать близко даже на секунду. Столько лет берегли мы память друг о друге — перо и камешек — и не потеряем их никогда и снова покажем друг другу, как всегда, после каждой разлуки.
Что же сталось с моей детской любовью к Сабине? И, отдавая Эмильке камешек на память, знал ли я, предчувствовал ли хоть самую малость, что солнце Сабины во мне гаснет и восходит новое солнце, словно бы и похожее на прежнее, но иное и иным именем озаренное? Нет. Этого тогда я еще не знал. Это было жестоко и свершалось независимо от меня, от моей воли и сознания. Я уже не любил Сабины. Я любил ее невинной и счастливой любовью, когда она сама была невинной и счастливой, Я любил ее любовью мучительной и ревнивой, когда она сама была счастлива счастьем многогрешным, исполненным страдания и тайн. А потом я жалел ее. Когда ее собственная любовь изменила ей, я оставил ее. И постепенно преклонение мое, мои восторги, скрытая ревность сердца превратились в неловкую обязанность сострадания. Сабина ушла от меня раньше, чем в самом деле ушла. Может быть, она сама этого хотела? Ведь точно с такой же одержимостью, с какой она бежала в сад на свидание с Альбертом, она убивала в себе веру и доверчивость своего чувства. Потом, несколько лет спустя, она, уже тяжело больная, сказала мне: «Ты по-прежнему все еще слишком мал для меня, братик, а мне уж и не дождаться, когда ты вырастешь. Так вот помни: того, что было твоим желанием, лучше не трогать, не касаться. Потому что оно становится виною, только виною, а вина перемелет счастье в страх». Хорошо, что я тогда был все еще слишком мал, чтобы понять это. Тогда я не понял ее — и не жалею об этом. Может быть, в словах Сабины и была правда. И хорошо, что ее правда применима не ко всем.
И не от Сабины узнал я о том, что случилось в тот день, когда мы напрасно ждали ее у Ксендза. Собственно говоря, толком об этом и по сей день никто ничего не знает. О том, что случилось с Сабиной в Селе, узнали от домочадцев Директора, но их рассказ, многократно переиначенный людьми, утратил свою достоверность.