Путешествие из Нойкукова в Новосибирск (Кант) - страница 84
На неком подобии больничной койки, где обычно откачивали полуутопленников, поджав по-портновски ноги, сидела юная поэтесса и гитаристка Сусанна Альбрехт.
Загорелая, в белоснежном свитере с воротником гольф, она являла собой картину прелести и очарования.
— Юрген! Чудила! Это ты? — сказала она, небрежно отложив гитару. — Ты как сюда попал?
— На лекцию, — ответил он. — Ты тоже?
— Су! Ты еще скажешь, что мы твоего маленького братика поймали? Вы что, друг друга знаете? Откуда? — спросил Крикун.
— Дружок… дружок… — скептически произнес Свистун.
— Еще чего! Мы в одну школу ходим, — сказала Сусанна.
…Он сидел на обочине тротуара и то и дело поглядывал на почтовый ящик на противоположной стороне улицы. Он удрал. Удрал со спасательной станции, из этого чисто побеленного логова, где некая поэтесса и гитаристка предала его, обменяла на одного Свистуна и одного Крикуна. Не то чтобы они хотели его обидеть в этом самом логове. Нет, нет! Шумно, весело встретили его. Правда ведь, они ходили в одну школу, а теперь вот встретились здесь, да еще при каких обстоятельствах! Ни о лекции, ни о выговорах не было и речи. Свистуна звали Майк, Крикуна — Бодо, а поэтесса отзывалась на кличку Су. И его дружелюбно похлопывали по плечу, нежно тыкали в бок и даже сразу чаю принесли с одной-единственной капелькой рома. И тут же выпили за такую своеобразную встречу. Да, да! Но как-то ему все же удалось удрать. Спасатели, и Майк и Бодо, совсем не удерживали его. А прекрасная поэтесса Су сделала небрежное движение рукой…
Вот он и сидит теперь на тротуаре. Так, значит, все и вышло. Сидит себе и смотрит на почтовый ящик на противоположной стороне улицы. Сидит и ждет почтальона. На ящике написано, что почта обязуется три раза в сутки опустошать его. Юрген решил во что бы то ни стало забрать свое письмо.
Пока он его писал, письмо ему даже нравилось. Но стоило ему завалиться на боковую, как оно показалось ему ужасным. Честно говоря, с самого начала письмо было ужасным. Но почему-то он этого сразу не заметил.
Конечно же, он знал его наизусть! Но сейчас, сидя на обочине, он перебирал его в уме, как человек осторожно перекатывает во рту горячую картошку. Время от времени какое-нибудь предложение стукалось о черепную коробку и производило фальшивый тон. Например: «…всегда думал, что нас связывает большее, чем школа».
— Никогда бы я теперь такого не написал! — говорил он себе жестким голосом смотрителя дамб и плотин. — Какая жалкая, слезливая писанина!
Но увы! Стоило только удрать от Майка, Бодо и Су, как его охватила страшная жалость к самому себе. В какую-то минуту он буквально ослеп от слез. Ах, какое это прекрасное чувство — будто слюнявый поцелуйчик!