Её слова только сильнее подогрели желание заполучить звезду. Лука искал их каждый раз, когда мать брала его с собой. Но ярко-жёлтых клочков ткани становилось всё меньше и меньше, пока звёзды не исчезли вовсе. Когда Лука спросил маму, куда они делись, она ответила «Подальше отсюда».
Подальше в воображении Луки было путешествиями в далёкие-далёкие земли. Плаваниями в города-небоскрёбы, как Нью-Йорк, или в буйные джунгли Южной Америки. В школе учителя пояснили, что арийской расе необходимо место для роста, а потому всё население недолюдей Лебенсраума отправилось работать в трудовые лагеря.
Он верил.
Почти.
Какая-то частичка Луки – растущая с каждым прожитым годом – знала, что ответы эти неверны… Слишком прилизанные. Слишком простые. Они не могли заполнить пустоту занесённых песком городов Сахары. Не разговаривали с запутанными скелетами территорий Московии. Не успокаивали ветра, которые иногда проносились по улицам детства Луки, принося в Гамбург прожигающий внутренности аромат. Аромат, который все – и его мать, и учителя, и соседи – старались всеми силами не замечать, ничего не предпринимать.
Бездействие не приносило блаженства, но оно было легче. Гораздо легче, чем альтернатива…
(Зачем быть раздавленным, когда можешь выжить?)
У некоторых из нас нет этого выбора. Так ответила Яэль, когда они сидели в кузове грузовика. Теперь перед ним раскрывалась правда, разворачивалась на амбарном полу, ведомая уверенной рукой Мириам. Подальше было не процветающим мегаполисом или пышными тропиками. И даже не рабским трудом.
Подальше было таким: страницами, хранящими в себе множество жизней, смертей и боли. Документы, которые сейчас читал Лука, были жестоки и невероятны. Заметки о химических реактивах, инъекциях и уровнях пигментации. Ежедневные отчёты о кровяном давлении и температуре. Детальные описания вскрытий.
Были и другие фотографии. Снова дети. Проклятые дети – некоторые почти подростки, другие слишком малы, чтобы даже ходить в школу – смотрели в камеру глазами всех оттенков тёмного. Волосы их были столь же черными или коричневыми. Фотографии были разделены на группы. Лука пролистывал их с нарастающим ужасом, прогрызающим бездонную пропасть у него в животе. Каждая группа фотографий, каждый ребёнок, заканчивались одинаково – посмертным снимком, прикреплённым к отчёту об аутопсии. Все они были одинаково зловещи: белая, как мел, кожа; пустые прозрачные глаза; бесцветные волосы; левые руки освобождены от одежды и повёрнуты внутренней стороной наверх, чернила под кожей складываются в числа.