Страх во всём великолепии пришёл к Луке сейчас, когда он, согнувшись, прятался за деревьями и смотрел, как по дороге едут грузовик за грузовиком, грузовик за грузовиком. В их кузовах сидели советские солдаты, мужчины и женщины, двадцать в каждом грузовике. Все были одеты в форму. Вооружены. И направлялись в сторону деревни, где в небо поднималась тонкая струйка дыма.
Сколькие из них, думал Лука, в детстве представляли, как убивают воображаемых национал-социалистов? Сколькие сразу же выстрелят в дважды Победоносного и Феликса Вольфа, стоит только увидеть двух парней-германцев?
Лука не стал даже думать над ответами. Он сорвался с места и бежал всю дорогу до деревни.
– Гаси его! – выдохнул он, ворвавшись в двери хижины. – Гаси огонь!
Яэль сидела на коленях рядом с Феликсом, пригоршни снега таяли в её пальцах, каплями ложась на его лицо. Она нахмурилась: «Что случилось?»
Лука бросил соболя, выхватил снег из её ладоней, открыл печь и швырнул внутрь тающий комок. Он ничем не помог, лишь зашипел в пламени.
– Советские. Войска. Едут. По. Дороге.
Даже если Яэль удивилась или испугалась, виду она не показала.
– Как близко?
– Полкилометра от нас. – Уже меньше, если учесть, с какой скоростью они ехали.
– Наверное, они увидели дым, – сказала Яэль. – Они знают, что здесь кто-то есть. Уверен, что войска советские? Не Вермахт?
Лука кивнул: «Никакой свастики, и они едут на грузовиках ЗИС-5. Это советские солдаты. Не меньше сотни, все вооружены».
В углу застонал Феликс. Он бормотал что-то, метался и определённо не был готов бежать. Они в ловушке, как тот соболь.
– Ты дерёшься лучше, чем я. – Лука достал охотничий нож и предложил его Яэль. Лезвие повисло между ними: острое, маленькое, ещё влажное от крови соболя. Словно какая-то плохая шутка.
Яэль покачала головой: «Мне не нужно оружие».
Лицо девушки начало меняться. Лука уже в третий раз наблюдал за пластичностью её кожи, но от этого процесс не становился менее пугающим. Волосы Яэль укоротились и стали жёстче, с налётом седины. Пятьдесят лет жизни отпечатались на её коже. Глаза потемнели, как и несколько зубов. Неизменными остались только порез от кольца-печатки и синяки, оплетающие подживающий нос. И вот Яэль стояла перед ним старой, сгорбленной, беспомощной женщиной. Даже движения были старыми и скрипучими, когда она наклонилась, чтобы поднять с пола одно из одеял и накинуть его себе на плечи, пряча приметную военную одежду.
– Оставайся с Феликсом, – проинструктировала она. – Не издавайте ни звука. Не выходите из дома.