Перекинуться парой вежливых улыбок с Антоном-сан, протянув ему для пожатия тонкую, без каких-либо побрякушек кисть. Тайм-менеджер пожал ее походя, но на новую коллегу взглянул и даже уделил две минуты, прервав свой жесточайший график. А надо было знать Антона-сан, чтобы оценить такой поразительный пиетет.
Волкова она почти не заметила, но на бегу одарила такой ласковой, как для ребенка — брови ее на мгновение встали домиком — улыбкой, что парень остался стоять, неловко приподнявшись с поджимающего колени стула, даже тогда, когда Зарайская скрылась за дверью. Покраснеть и опуститься его заставил только неделикатный смешок Попова. Который сам по себе был нонсенсом. Не в привычках этого робкого, доброжелательного человечка было куражиться над коллегами. Да и вообще, странным казалось такое очевидное недоброжелательство с его стороны. Все остальные приняли блат Зарайской как должное и уже даже не возмущались: ну подумаешь, директорская подстилка, с кем не бывает. Попов же знакомился с ней сквозь зубы, трусливо не поднимая глаз, спрятанных за толстыми линзами очков.
Зарайская сделала вид, что ничего не заметила. И танцующей походкой вышла из кабинета: переговариваться с IT-шниками по поводу программ.
О Дебольском она снова забыла.
И только тогда, когда он уже решил подойти и сухо поздороваться сам, она вдруг поймала его в пустом коридоре по пути из курилки. Возникла из ниоткуда, прежде чем появиться, на долю мгновения окунув в горький запах духов.
А потом Дебольский ощутил, как к его щеке прижалась другая холодная щека:
— Привет, Сашка, — буднично, так, будто расстались вчера, улыбнулась она куда-то в сторону.
И, может, Дебольский вздрогнул бы от давно забытого ощущения или почувствовал возбуждение, испуг, томление — что-то еще, чего ожидаешь от себя в подобных случаях. Но не успел.
Так же быстро, как появилась, она бросила:
— Мне сейчас некогда — давай потом! — и, легко переступив через порог двери аварийной лестницы, скрылась из коридора. Дебольский успел заметить, что с юности у Зарайской изменилась фигура: она стала женственной. Прежде, чем быстрый речитатив каблуков застучал по лестнице.
Зарайская ушла, а запах ее духов в коридоре остался.
Вечером Дебольский пришел домой, сам еще толком не разобравшись, что по поводу всего этого думает. Пришел, чтобы в дверях к нему сразу кинулась жена:
— Сашка, Саш! Бабушка… умерла.
И мгновенной мыслью у Дебольского промелькнуло: «Только этого не хватало».
А с языка слетело бессмысленное и неуместное:
— Когда?
Лицо Наташки тоже было скорее напряженно-испуганным, нежели горюющим. Как случается в людьми в первую минуту растерянности.