Славку решили оставить у матери Дебольского, чтобы не таскать на похороны. Как выражалась Наташка: «не наносить психологической травмы». Хотя Дебольский подозревал, что в таком случае смерть незнакомой ему прабабки ассоциируется у мальчишки с радостным: два дня в школу не ходить. Несмотря на то что стояла уже весна, Славка все никак не мог как следует влиться в расписание: с трудом вставал по утрам, не мог спокойно высидеть все уроки. Даже иногда звонил из школы матери и канючил, чтобы его забрали домой. Наташка такие случаи скрывала, Дебольский все равно узнавал. И, коря себя в душе, жестоко отчитывал сына, вымещая какой-то подспудный страх, что тот вырастет тряпкой и размазней.
Да еще эти очки. Дебольский глянул в зеркало заднего вида и подумал, что, может, Наташка права. Прооперировать сейчас, чтобы забыть раз и навсегда об этой унизительной неполноценности.
Он свернул с шоссе и вырулил в сторону родительского дома. В последнее время Дебольский бывал тут все реже и реже. Поначалу, когда они только поженились с Наташкой и еще снимали квартиру, Дебольский жутко скучал по родителям — в первую очередь по материным котлетам. И при каждом удобном (да и неудобном) случае старался заскочить, забежать, посидеть там пару часов. И еще целых два года по привычке называл «домом» не съемную однушку, а удобную родительскую квартиру.
Потом Наташка научилась готовить, и он привык.
Теперь поездки к резко постаревшим родителям стали тягостной необходимостью. Нет, Дебольский очень нежно любил мать, уважал отца. Но пять часов из собственного выходного — а меньше не получалось, — на такую жертву не всегда хватало решимости. Да и звонить он частенько забывал.
Растревоженная мать уже ждала у порога. Скорбно подняв брови, отчего на лбу ее сложилась уже глубокая от возраста, мясистая складка.
Наташка прямо от дверей упала в ее готовые объятия. И женщины заплакали хором.
«Ну, понеслось», — со вновь всколыхнувшимся раздражением подумал Дебольский.
И подсознание его возликовало от того, что эту неприятную обязанность взяла на себя мать. Он не умел утешать, как-то терялся от этого, его пугало чувство собственной беспомощности. А потому чаще старался дистанцироваться. Не любил пустопорожних слез. Мужик, по его мнению, плакать вообще не должен был. Сам он в последний раз источал слезу в начальной школе, всегда ставил сыну в пример. И даже добавлял, что если тот не перестанет плакать — отец перестанет его любить. Конечно, говорил он это не серьезно и мысли не допускал, что Славка может верить.