И тут он не утерпел.
Вместо того чтобы оттолкнуть, схватил за веревки! Качели дернуло, они закрутились, уволакивая его вместе с собой. Потянули, обиделись, вознегодовали. И горячие от солнца Лёлькины волосы прыснули ему в лицо, попали в рот, заставили зажмурить глаза. Но он не отпускал, упирался ногами, сбивая пятки о гальку. Лёля с визгом прижалась к нему, вцепилась в веревку, пытаясь остановить кручение. И острые колени, горячие локти, маятная тенета юбки забились о его тело.
— Нет-нет, ты что? — звонкий ее крик прокатился по пляжу, а Сашка уже стаскивал ее с доски. И Лёля капризничала, хохотала: — Я хочу еще! Раскачайте меня!
Но Сашка нетерпеливо елозил руками по ее бедрам, задирая короткую юбку, чтобы потрогать тот красный треугольник купальника. И Лёлины глаза замерли, посмотрели на него, утопив в прозрачной воде. А губы едва слышно шевельнулись:
— Я хочу еще.
Острые Лёлины локти дернулись в его руках, и кисти обвили шею. Чтобы через секунду она оттолкнулась и обхватила его ногами — щиколотки скрестились за спиной. Сухие потрескавшиеся губы прижались к его.
Покинутые качели обиженно закрутились, забили по ногам. И Сашка подхватил ее руками под бедра, коснулся пальцами влажного от морской воды треугольника купальника. И ему в рот скользнул острый горячий Лёлин язык.
Все вторничное утро Зарайская просидела в кабинете Сигизмундыча. Она откинулась на спинку кресла, разведя руки на подлокотники, свесив ладони, изломанные в кисти. Забросив ногу на ногу, качала на мыске туфлю. И улыбалась.
Шеф вился ужом. Он то хмурился, то принимался что-то горячо озабоченно говорить. То вставал, будто собирался прогнать, потом опоминался — садился обратно. Не знал куда деваться.
А на лице Зарайской отдельцам явственно читалось: «Что ты мне сделаешь, когда я под таким человеком лежу. — А надо было знать Сигизмундыча, чтобы оценить величину его подобострастия. — Развлекай меня. Если я говорю, что мне скучно заниматься подбором — я не буду заниматься подбором. Хочу вести тренинги — ну так обеспечь».
И, судя по всему, шеф решил обеспечить.
Последние дни Сигизмундыч был странно насуплен и, кажется, пребывал не в своей тарелке. На него поглядывали с опаской и недоверием. И, наверное, этим объяснялось то, что Зарайская вышла из его кабинета легко, танцующей походкой, перестукивая каблуками. С планом «оптимизации тренерского отдела» в руках. Будто дитя с новой игрушкой.
Жанночка со своего места бросила на нее вопросительный, полный преданности взгляд. Попов, который уже собирался на обед, засуетился, чтобы не столкнуться с Зарайской в дверях. Из своего кабинета — смежного с общим — потянулись девочки-подборщицы, которые занимались персоналом уровнем пониже.