— Вот у вас в Грузии можно напечатать такое произведение, а у нас на Украине ничего нельзя. Вы себе не представляете, что у нас творит КГБ.
— А что оно творит? — вновь садится на кровать Дато.
— Что? Моего папу, например, уволили с преподавательской работы. Оказалось, что где-то дома у нас была спрятана подслушивающая аппаратура, и четыре года каждое наше слово записывалось. К счастью, магнитофонная пленка в суде не является доказательством, а то бы его осудили за антисоветские взгляды.
— За что они к вам прицепились? — спрашивает Дато.
— За что? Им нужен был еврей-профессор для громкого дела. Отличиться захотелось.
— Перебирайтесь к нам в Грузию, — возмущается Дато. У нас КГБ совсем другое. Я сын полковника КГБ, а бабушка у меня еврейка, и отец мне всегда говорит: «Запомни, Дато: все, что в тебе есть хорошего, — от бабушки».
— Сколько лет вашему отцу? — спрашиваю я.
— Шестьдесят, — отвечает Дато.
— Ваш отец — соучастник сталинских преступлений! — говорю я.
У Дато аж лицо перекашивается и слезы на глазах появляются.
— Сталин выиграл войну! — кричит он. — Никому в Грузии не смейте говорить ни одного плохого слова о Сталине. Другой бы на моем месте не знаю что с вами сделал бы!
«О, Боже! — взмаливаюсь я. — Пусть любовь к Сталину пересилит половое влечение!».
И Дато выходит из комнаты, вызывает шофера и отвозит меня на турбазу. А там мужчины наши уже на ушах стоят.
— Интересно знать, чем это грузинские мужики лучше наших? — цепляется один.
— Вы всех меряете одной меркой и даже представить себе не можете, что человек действительно возил меня на экскурсию! — заявляю я.
А в Тбилисском университете, как оказалось, нет такого филолога, и про диссертацию по заклинаниям там ничего не знают. Так что слава Сталину! Если бы не он…
Едем в поезде. Сквозь сон слышу, как кто-то заявляет: «Я вышла из того возраста, когда слушаются бабушку». Голос, вроде, принадлежит двадцатилетней или около того. Тогда почему такая гордость, что «вышла из того возраста»? Ах, просыпаюсь, это Яна. Мы с ней и ее бабушкой едем в Ялту.
Ялта. У нашей хозяйки сын Дима. Ему 16 лет.
Яна:
— Наконец-то я встретила того, кто мне нужен. Он живой. Он играть умеет.
Целый день они с Яной к ужасу бабушки носятся друг за дружкой и дерутся.
Яна:
— Дима перестал обращать на меня внимание. Когда он появится во дворе, я подойду к окну и плюну ему на голову.
Бабушка в трансе. Яна плюет. Не попадает. На веревке сушатся Димины трусы.
Яна:
— Давай я ножницами на его трусах вырежу «Яна». Нет, лучше вышью.
Номер с трусами тоже не проходит. Случайно вышивает свое имя на трусах Диминого младшего брата, первоклассника.