Он прав, все мы земляне. Ведь каждый из тех четырех, чьи руки дрожали на блюдечке, написал: «Добровольно явившись в комитет государственной безопасности, прошу вас спасти моих друзей…»
— Все мы земляне, и все мы любим игру.
Когда после моего «добровольного признания» меня уволили с работы, я нашла свою игру. Главное в ней — ни в коем случае не употреблять слово «выпьем». Если хочешь произнести тост, надо говорить: «поднимем бокалы». И пусть он следит за мной сколько угодно. Все чисто, прицепиться не к чему. Так поднимем бокалы за игру? У него своя игра, у меня своя. А грех у нас общий. Грех можно совершить только вместе. И кошмар у нас один на всех. Господи, как хочется проснуться…
Я в белой комнате сижу. И кто-то с белыми глазами и странным голосом скрипучим с однообразным постоянством один вопрос мне задает: «Скажите, что вы говорили о вашем сне сегодня маме?» А я не помню этот сон, лишь помню длинный коридор и длинный ряд каких-то комнат и где-то рядом мамин плач. И я иду на этот плач и говорю: «Я подпишу, я подпишу, что увидала какой-то длинный коридор и длинный ряд каких-то комнат, и в каждой комнате сидели тот, кто вопросы задает, и тот, кто отвечать не хочет и все ж из страха отвечает. Пусть прекратится этот плач. Она ни в чем не виновата. Она лишь слушала мой сон, который вымысел, и только…»
Все родные Ильи давно уехали в Америку, а он торчал здесь, в Союзе, потому что английского языка как следует не знал и без основательных знаний ехать не решался. Но когда прилавки магазинов опустели так, что Илье нечего стало есть, он решился и пошел в ОВИР подавать документы. В очереди на подачу он оказался 1341-й, потому что уезжал, как выяснилось, не только он, уезжала вся страна. Но заветная комната, где принимали документы на выезд, почему-то работала только раз в неделю и за раз принимала только двух-трех человек. Весь расчет очереди был только на зазевавшихся, т. е. на не пришедших вовремя отмечаться. Отмечаться в очереди нужно было два раза в день и еще дежурить по ночам, чтобы, не дай бог, ночью под дверями заветной комнаты не создалась параллельная очередь. Все требования очереди Илья свято выполнял и очень гордился тем, что его номер неуклонно снижался и за месяц стал 1320-м. Но пока суд да дело, Илья решил все-таки учить английский, благо очередь двигалась так медленно, что у Ильи появились определенные надежды наконец-то выучить его. Английский Илья учил и в школе, и в институте, но тогда у него не было стимула, тогда он учил его в ритме похоронного марша. Теперь он надеялся быстро взяться за дело, тем более что прослушал лекцию по самообучению известного полиглота, знатока более чем двадцати языков Востокова. Основная идея Востокова сводилась к тому, чтобы задавать мысленные вопросы носителям другого языка, не важно, живым или умершим, и ждать на них ответа. «Дайте волю вашему речевому укладу. Пусть он говорит за вас», — вещал Востоков.