— Занимались, да? Устал, да? Остолоп, паскудник, сукин сын! — И по щекам Серегу, по щекам: раз, раз, справа, слева!
— Что ты! Что ты! Узнай сначала! — пятится Серега и плаксиво бубнит.
— Мамаша. Гражданка Захарова. Подождите. — Татьяна Васильевна тянет руку к сердцу. — Значит, избит один гражданин, и вот я травмирован… Пришел сказать, что надо ожидать повестку в суд… Спокойной ночи!
— Товарищ милиционер, минутку! Не уходите, товарищ милиционер! — Татьяна Васильевна плачет. — Мальчишка же еще! Не надо бы суд-то, не знаю, как вас по имени-отчеству. Одна я. — Она вдруг хватает Серегу за черные космы и толкает к порогу. — Сейчас же извиняйся, паршивец! Кому говорю? Сию минуту извинись!
— А чо, обязан, да? Отпусти, — вырывает голову Серега.
— Не в «извиняйся» дело, мамаша. — В Фединых глазах скорбная непреклонность. — Я ничего, зла у меня нет. Но разве же дело во мне, мамаша? Так всю милицию травмируют, кто же борьбу осуществлять будет? Сами подумайте, — вздыхает Федя и прощается.
Потом матери совсем плохо. Со стоном она рушится на диван. Толя бегает на кухню за водой, за лекарством, потому что Серега безучастно хохлится на ящике с обувью, постепенно освобождаясь от неприятных ощущений, и не желает размышлять о случившемся. Толя пробегает мимо, со всего маху плещет ему в лицо из стакана.
— Только засни, только засни! Ох и дождешься!.. — со свистом шепчет Толя, безмерно пораженный теперешним Серегиным спокойствием, хотя и всякие уже бывали скандалы.
Серега идет в ванную, утирается и снова застывает, в самом деле не зная, что же ему надо делать.
Через некоторое время мать зовет его:
— Сергей, иди сюда. — Она лежит на спине и смотрит в потолок широко открытыми горячими глазами. Лицо в пятнах, точно закоптившееся у костра. — Какой ты все-таки, Сергей… Души, что ли, у тебя нет?.. Иди ложись.
Серега на цыпочках, быстро пробирается к постели.
Серегино пробуждение быстротечно и легко, как у глупого-преглупого котенка: вот уже вовсю таращатся фиолетово-синие глаза; прыг-скок! — живенько умываться, припасть к молоку — готов красавец!
Солнце плавит стекла, в комнате сухая, пыльная жара, которая, однако, не угнетает, а будит неясные веселые ощущения: то ли повезет в чем-то, то ли приятную новость услышишь, то ли вообще случится что-то славное, летнее, безмятежное.
Под влиянием этого утреннего веселого угара Серега прежде всего вспоминает, что он поедет с Женечкой за город.
Правда, на кухонном столе лежит записка: «Я в больнице! Скоро вернусь, работаю со второй. Ешь и занимайся. Никуда не исчезай». Толя, уходящий на смену позже, оставил свою отметку: «Если что-нибудь выкинешь, шею сверну». Но окажись хоть сто записок, Серега все равно поедет. «Там видно будет, выкручусь. Может, последние дни догуливаю», — вызванной на мгновение жалостью Серега оправдывает себя за все предстоящие истории. Самое главное сейчас — достать денег хотя бы на бутылку вина и пачку сигарет, а то что за пикник получится?