Я онемел. Ровно об этом я подумал, когда увидел, как она тщательно выводит фигуры Губки Боба и Сквидварда на косяке двери Бикини-Боттом.
— Разобрался во мне до самого донышка, да, Линкольн?
Я пожал плечами в темноте. Вообще-то я и правда считал, что довольно хорошо разбираюсь в людях — столько лет наблюдал снаружи, никогда не участвовал ни в разговорах, ни в дружеских компаниях. Но я не был таким засранцем — на тот момент, — чтобы откровенно это сказать. Мне еще предстояло дойти на острове до вершин засранства. Однако хоть я сдержал себя. Флора так и шагала негодующе впереди меня до самого Бикини-Боттом.
Я не вполне понимал, отчего она раскипятилась, но смутно чувствовал: что-то не так. Впереди следовало шагать мне, я же вождь, но Флора за что-то на меня рассердилась, так что я решил, один раз можно и уступить без спора, и молча шел следом.
На острове начался странный период, своего рода лимб. Я вел счет дням, отмечая их на плоской скале на мысу, мы назвали ее Скала-Календарь. Каждый день я ставил черточку, как Эдмон Дантес, граф Монте-Кристо, в тюрьме на острове Иф, как сам я в своей комнате, когда считал дни до окончания школы. На четырнадцатый день Джун заметила:
— Сейчас мы бы все отправились домой.
И мы все стали вспоминать дом. Оранжевый-это-новый-черный самописец так и торчал в углу Бикини-Боттом, сверкал оранжевой краской и, как мы надеялись, делал свое дело, посылал невидимые и неслышные нам сигналы. Но за все четырнадцать дней мы не видели ни корабля, ни самолета. Наш SOS в бутылке из-под минеральной воды, видимо, плавал где-то в океане, беспомощный и бесполезный, никому не попался в руки.
Неделя проходила за неделей, клуб «Завтрак» все реже говорил о еде и все чаще — о родителях, о жизни дома. И я — впервые, честно говоря, — стал думать, что же делают мои родители. Я знал, что они обыщут землю и небо, лишь бы меня вернуть, и поначалу был так уверен в скором возвращении, что даже не очень-то волновался и не скучал по ним. Мне хватало забот, пока я обустраивал остров, осваивал новую для меня роль лидера, и да, права Флора, по-прежнему делал все за всех. Конечно, мне вспоминались и мамины поцелуи, и не всегда удачные папины шутки, но лишь на краткий миг — слишком много было дел. Нужно было вытаскивать клуб «Завтрак», без меня бы они пропали. Потом это стало рутиной, уже без того адреналинового заряда, который подпитывал меня в первые дни. Работа выживания. Святая троица потерпевших кораблекрушение: пища, убежище, огонь. Это мы осуществили. И я чувствовал, как все смотрят на меня: что, мол, дальше?