Когда я проснулся, жарило уже довольно основательно, боль притупилась, я словно малость охмелел. При таком освещении и спросонья видно было плохо, и когда я двинулся к берегу, чтобы пописать в океан, то не заметил гору дров, наваленную прямо перед кострищем, и споткнулся об нее.
— Что за?..
Распрямился и осмотрел эту гору нарубленного дерева. Огромное количество, и все хорошее, сухое. На три костра хватит.
Я огляделся по сторонам. Джун и Миранда шлепали по воде. Флора сидела на мысу. Ральф склонился над полосой прибоя, не иначе, искал какие-то водоросли. Так кто же принес дрова?
Ответ вышел из лесу с очередной охапкой дров в руках. Себ собственной персоной. Его лица почти не было видно из-за поклажи. За ним следовал Гил, тоже волок дрова. Оба подошли ко мне и свалили свой груз на гору дров. И словно это притянуло всех прочих — они собрались поблизости, настороженно приветствовали Себа и Гила.
Миранда всего лишь холодно кивнула своему дружку. А Себ глядел на меня, больше ни на кого. Посмотрел на меня с мольбой, указал на гору дров посохом, который все еще таскал с собой:
— Можно нам теперь поесть?
Отоспавшись да еще и услышав от Себастьяна Лоама нечто похожее (насколько это в его силах) на просьбу о прощении, я почувствовал, как торжество победителя теплой волной разливается по телу. Главное, чтоб на лице не проступило.
— Конечно, — сказал я. — Мы с вечера завернули рыбу в листья. Сейчас принесу.
Я двинулся к нашей постройке, где мы соорудили примитивный холодильник, но спохватился и вновь обернулся к Себу.
— Но сначала отдай мне еще одно полешко. — Да, я засранец, я добивал его, но никто больше не смеет усомниться в моей власти. — Посох.
Я протянул руку. Себ вложил в нее посох, и я почувствовал: теперь все в порядке.
— Спасибо. Добро пожаловать, Себ и Гил. И чтоб впредь было ясно: все участвуют в охоте, все участвуют в строительстве, все вместе собирают дрова. Уговор?
Молчание. Оба насупились, как проштрафившиеся школьники.
— Себ? Гил? Как у нас принято отвечать?
До них дошло.
— О’кей, — проворчали они.
Ральф натер мне еще аспиринового порошка, чтобы унять боль в зубе, и занялся поисками средства, которое могло бы справиться с инфекцией. Не думаю, что он так старался только ради меня, хотя мы и сблизились в эти дни: главным образом Ральф сам получал интеллектуальное удовлетворение, трудился для науки. Он куда-то удалялся на много часов кряду. Сделал себе сумку через плечо из коврика с сиденья самолета вместо своей прежней адидасовской барсетки, собирал в нее листья, травы, корешки и толок в ступе. Он даже ловил маленьких, похожих на землероек грызунов и экспериментировал на них. В еду они не годились, но для Ральфа оказались идеальными подопытными крысами. Он и вел себя, и выглядел почти нормально. Челка, занавешивавшая глаза, отросла, и он закрутил ее наверх в мужскую косичку. И перестал выражаться так, словно живет в трущобах. Да, он и держался, и говорил на тыщу процентов лучше прежнего.