Я не хотел терять последние остатки авторитета. Флора и так не слишком-то меня уважала.
— Вырежи номер двадцать три би, — велел я.
И, оставив ее работать над цифрами и буквой на спинке моего нового трона — черт, стула, — я вышел из хижины. День близился к закату, нужно было заняться костром, разжечь его последними лучами солнца. Я отошел подальше и смочил в прибое стекла моих очков. Я всегда уединялся в такие минуты, чтобы никто не разгадал секрет разжигателя огня. А сегодня еще и подумать хотел без помех. Теплые волны набегали на песок, кружевная пена омывала мне ноги, а я размышлял над словами Флоры. Десятиместный самолет. Я был уверен, что мое место имело номер 23b. Так значилось в моем билете и в посадочном талоне, когда в Лос-Анджелесе мы пересаживались на «Океанские авиалинии»: рейс ED-34, место 23b. Более того, этот номер был выгравирован на маленьком позолоченном кружке, вдавленном в роскошную кремовую кожу кресла. Я видел его собственными глазами, когда поднялся на борт, и снова увидел (сиденье было к тому времени основательно побито и порвано), когда в первый день мы вернулись к месту крушения.
Я подошел к кострищу и зажег огонь. Собранные линзами лучи солнца разожгли искру в сухих водорослях, как и накануне и каждый день вот уже почти шесть недель. Но на этот раз — впервые — во мне самом не вспыхнула искра удовлетворения, когда огонь разгорелся. Неужели я ошибся? С доводами Флоры трудно спорить. Восемь человек, два пустых сиденья. Я, что ли, с ума схожу вроде Георга III?
Я насадил козла на вертел и попросил Джун присмотреть. Она превратилась в неплохого повара и эту работу любила больше других. Наверное, включился материнский инстинкт, о котором она рассуждала в первый вечер. И пока еще хватало света от вечернего солнца, я пошел к месту крушения.
Место крушения ночью, в темноте, было довольно страшным. Еще не совсем стемнело, скорее, настал сумрак, и небеса были дивного розового цвета, но все же мне тут задерживаться не хотелось.
Вблизи самолет казался огромным спящим чудищем. Белый изгиб салона — тот самый полярный медведь из «Остаться в живых», разлегся и поджидает. Я подкрадывался к нему, как к спящему медведю — тихо, осторожно, стараясь не наступать на ветки. Помимо прочего, меня тревожило опасение: вдруг это все же могила пилота, пусть мы не обнаружили в прошлый раз его тело. Но я хотел убедиться, пока еще не померк окончательно свет, какое у меня место в самолете.
Шесть недель пребывания под открытым небом не пошли самолетику на пользу. Роскошная наружная отделка, достойная «Борта номер один», потускнела. Изнутри сквозь щели в обшивке начали пробиваться растения, листья и ветки плюща обвивали спинки сидений, словно природа решила завладеть этим чужаком, техническим великаном. Произращенные природой лилипуты связали Гулливера.