– Не могу ли я считать мои обязанности, как свидетеля, оконченными.
– Позвольте!
– Итак, госпожа Коркина, вы не берете назад своего заявления?
– Ни за что!
– Вы подтверждаете, что господин Куликов угрожал вам и требовал вас к себе, даже запиской?
– Да, я жалею, что эту записку я уничтожила.
– Но господин Куликов говорит, что он писал вашему мужу о каких-то векселях.
– Он лжет так же, как и во всем остальном!
– Мы вызовем вашего супруга и, если он…
– Вы не можете вызвать господина Коркина, – произнес Куликов.
– Почему?
– Потому что его отвезли сегодня в дом умалишенных, куда пора посадить и его супругу…
– Что?! Илью отвезли в дом умалишенных? – вскричала Елена Никитишна. – Это ложь!
– Я сам видел, как его связанного повезли…
Елена Никитишна рванулась к двери, где жандармы преградили ей путь. Она упала без чувств.
С закрытием черной половины трактира Куликова все заставные бродяги с Горячего поля перебрались в питейный дом на Обводном канале, известный под названием «Машкин кабак». Прозвище свое кабак получил от некоей Марии Ивановой, молодой, высокой, когда-то красивой девушки, успевшей к 25 годам совершенно спиться и дойти до подзаборной жизни. Эта Мария Иванова, или «Машка» прославилась своим беззаботно веселым характером и чудесным голосом. Ее песни хватали за душу и заставляли всех бродяжек заслушиваться. Случалось нередко, что песни Машки так увлекали ее слушателей, что они, умиляясь, готовы были носить ее на руках, идти за ней хоть на край света, только бы еще послушать «Среди долины ровные» или «Не тужи, молодец…».
Машка безвыходно находилась в кабаке, отлучаясь только на откос Обводного канала или на поляну Горячего поля. Паспорт у нее был всегда исправный, полиции она не боялась, худого ничего не делала и жила, как птица вольная. Эту жизнь она не променяла бы ни на какую другую, хотя лет семь-восемь тому назад каталась в ландо и жила в бельэтаже.
– А что, Машка, пошла бы ты опять в хоромы? – спрашивали ее бывало.
– Ни за какие коврижки! Никуда не пошла бы.
У Машки родной брат – кронштадтский богатый купец, и не раз он предлагал ей бросить бродяжничество и жить у него в доме, но Машка отвечала:
– Хоть озолоти – не пойду!
Все, начиная с целовальника кабака и кончая последним пропойцем, уважали и любили Машку, поили ее водкой, угощали, смотря по сезону, луком с хлебом или картошкой и по большим праздникам поили чаем. Большего она и не просила, но главное – все-таки водка. Без водки она не могла ни петь, ни смеяться, ни болтать!
С переселением в кабак всех куликовских посетителей популярность Машки еще больше возросла. Рябчик и Вьюн были без ума от ее песни, которую она сама сложила, в память Гуся; когда она пела ее, то невольно вызывала у всех слезы: это было грубое подражание песне «Пара гнедых», но исполняла Машка с таким чувством, что заражала и увлекала слушателей.