– Конечно, не все равно. Но главное-то в том дело, что при справках может истина обнаружиться, истина, которую он скрывает. Может, он судился и лишен прав?!
– Да разве такие могут в купцах состоять и рестораны держать?
– Временными купцами могут быть. А если и не могут, так скрыть ведь могут!
– А вы тогда как же узнаете?
– Кому надо, все узнает! Кому другому нужды нет справки наводить! Пусть себе торгует! А единственную дочь замуж выдавать нельзя без справок! Если бы Тимофей Тимофеевич сызмальства знал Куликова, тогда другое дело!
– Что же вы намерены прежде всего делать? Где узнавать?
– А вот сейчас пошлю справку сделать в полицию – по какому документу он живет и прописан. Тогда обратимся туда, где документ выдан и где он раньше проживал.
– Он говорил – в Орловской губернии.
– В Орловскую поедем! Хоть на край света! Если бы вы знали, как мне тяжело видеть ваше горе, Агафья Тимофеевна!
– Николай Гаврилович, не сказать ли папеньке, что вы хотите собирать сведения? Это не худо ведь?
– Нет, нельзя! Папенька скажет, это лишнее, не нужно, что он и так людей насквозь видит, умеет узнавать, что теперь уж поздно и прочее… А когда он запретит, тогда нельзя уж будет ехать!
– Это верно! Правда! А как же вы уедете? Вы ему каждую минуту нужны.
– Скажу, что по неотложному, семейному делу.
– А Куликов воспользуется этим и заберет дела все в руки.
– Он уж и так почти все забрал! Пусть забирает до поры до времени!
– А что это значит, что его четвертый день нет? Не раздумал ли жениться?
– Не таковский небось! Случая не упустит! Красавицу-девушку берет, с заводом и с капиталом!
– Спасибо вам, Николай Гаврилович, спасибо!
Ганя с чувством пожала его руку и побежала домой. Она почувствовала облегчение. Мелькнул луч надежды!
После жестокой порки Сенька-косой часа полтора пролежал почти без чувств… Он слабо стонал и скрежетал зубами… Стонал от боли и скрежетал зубами от бешеной злобы.
Как?! Его, Сеньку-косого!!! Выдрали публично, позорно?! Нет!! Этого пережить он не может!! Он должен жестоко отомстить за свой позор и покрытую рубцами спину…
Федька-домушник не отходил от лежащего друга и прислушивался к каждому его вздоху.
– Сеня, плохо тебе? – спрашивал он шепотом стонавшего.
– Ничего… Вынесу, потому что… надо… перерезать их… всех… всех… и ее… и поросенка… всех… Слышишь? Ты поможешь мне!..
– Еще бы! Помогу, помогу, только отдохни… Чуть не убили проклятые… В три кнута, ракалии!.. Тебе не встать ведь?!
– Встану, – прохрипел Сенька, – и сегодня же отомщу!
И, несмотря на страшную боль, он приподнялся; опираясь на товарища, встал на ноги, но сейчас же застонав, опять лег на траву…