— Ямской кучер сделает круг по Невскому прешпекту, чтобы лошадь не застаивать на морозе, и вернётся, — пояснил Мишка иноземцу, так и не привыкшему к русским холодам и к обычаям ямской езды. — У меня вчера интервенция образовалась возле принца Александра Павловича.
Фаре де Симон отставил чай в сторону и мигом навалил на прилавок разных диковин, на случай постороннего посетителя.
— Говори.
— Императрица совсем уж была склонна поверить в афёру с дарственным письмом Александра Македонского русским князьям, да тут в Сибири отыскался некий прелат…
Мишка Черкутинский не мог иначе передать понятие «проповедник», а жидовское слово «пророк» к личности Петра Словцова не подходило.
— Имя?
— Пётр Словцов. Я с ним одновременно учился в Академии Невской лавры. Этот дурак там, в Сибири, стал публично доказывать, что никакого Александра Македонского ни в Сибири, ни вообще на свете и не было. И доказывал, скотина, на явных письменных примерах…
— Убит?
— Его убьёшь… Привезён распоряжением императрицы в Петербург фельдъегерским гоном, вчера ею допрошен, а сегодня допрос его станет вести сам Шешковский…
Фаре де Симон расслабился в широком тёплом кресле, подлил в блюдечко горячего чая:
— Шешковский — это хорошо. Значит, сибирского дурака повесят завтра.
— Петьку Словцова надобно знать! — загорячился Мишка Черкутинский. — Он… он бы и Моисея уговорил не бежать из Египта! А уж старика Шешковского — тьфу! Он запросто уговорит Шешковского, что Македонского не было!
— Не юродствуй на богоизбранный наш народ! — внезапно возопил Фаре де Симон. — Говори прямо — кого надобно… убрать? Сибирского болтуна?
— Его Шешковский, дай Бог, приберёт. А вот есть тут фельдъегерь, поручик Тайной экспедиции Егоров. Он вчера зашёл прямо к его высочеству Александру Павловичу в кабинет…
— И что?
— И нагло попросил заступиться за Петьку Словцова.
— И что?
— Будущий император отвалил золотом триста рублей… на спасение души этого… словоблудца.
— Ты считаешь, таким образом, что нам никак не заставить Катьку признаться в том, что все земли Российской империи — славянским баранам да русским свиньям — подарены? Александром Македонским подарены? Пусть его и не было в перечне живых, но бумаги о нём есть! Есть! Бумага решает дело!
Мишка Черкутинский промолчал. Отёк коровьим лицом, обретённым от отца, порождённого в уже совершенно угасшем роду, где все младенцы рождались тихо, без ора и плача, и так же тихо помирали в детстве. Мишку Черкутинского отцу удалось за десять злотых тайком зачать не с родной супругой, а с полнотелой польской молочницей, вот он и дожил уже до тридцати лет. Но лицо так и осталось уродским, как у помазанного сахаром отца-дебила.