Работать в этой стране приходится с тем, кто есть. Есть дебил Мишка Черкутинский, с ним и работать приходится…
Фаре де Симон вышел из-за прилавка, осторожно выглянул в оконце. Народ возле его лавки не толпился.
— Считаешь, что этого фельдъегеря…
— Егорова, — подсказал Черкутинский.
— …его надобно избавить от тягот грешной жизни?
Черкутинский вздохнул и кивнул:
— Хорошо. Избавим. Что ещё тебе царапает душу, сын мой?
— Принц. Его высочество Александр Павлович.
— Что не так делает Александр Павлович?
— Как бы её императорское величество Екатерина Алексеевна ни старалась, принц тайно любит отца. Это я вам сообщаю в третий раз.
Тут Фаре де Симон вскипел душой, ибо в русских морозных пределах, как ты не крепись, но иезуитская сладкая выучка на морозе теряется напрочь! Иезуит заорал:
— А сколько раз тебе долбить, что людей цепляют на крючок либо по любви, либо по ненависти? А? Если сын отца любит, значит надо сделать так, чтобы он отца и убил! Убил! И тогда сын станет наш! От собственных пяток до кончика волос!
— Принц Александр Павлович — это ещё не все русские люди… — устало отозвался Мишка Черкутинский.
— Во! Вылез тут кусок твоей славянской пёсьей крови! Полячишка драный! «Не все русские»! Нам на всех русских плевать!
В иезуите заговорила пастушья кровь не единожды униженного народа. За воровство всегда унижают, но пастухи думают, что унижают несправедливо. Фаре де Симон орал, забывшись, что в лавке стены тонкие, всего в два кирпича шириной:
— Мы далеко смотрим и далеко думаем! Уже собраны силы, чтобы по всей Европе начали скидывать с тронов неугодных нам королей! А мы посадим туда своих… своих королей, понял? И миллион европейских солдат по нашему знаку сомнут эту навозную русскую страну! Один император будет на всю Европу! Нам надоело кланяться пяти десяткам королей и князей. Одному императору легче поклониться и одного легче зарезать или придушить! И когда твой принц Александр Павлович нам не поклонится, мы нашего, европейского императора заодно посадим править и этой… этим российским свинарником!
У Мишки Черкутинского лицо оживилось. Он заинтересовался:
— А кто будет этим всемирным императором?
— Наполеон Буонапарте! — выкрикнул в экстазе Фаре де Симон и тут же заткнулся. Схватил огромный ананас и стал им лупить по голове польского недоноска, сподобившегося задать ненужный вопрос. Он лупил неистово и потому не услышал, как стукнула дверь. Потом ему в лоб прилетел оглушающий удар.
* * *
Ямщик, здоровенный детина, кулаком оглушивший толстого иноземного купца, наклонился над сидящим на полу Мишкой Черкутинским: