И тут, после притираний и растираний пирата и врача, действительному тайному советнику Шешковскому вдруг захотелось выпить водки. Подействовало лекарство и знатный лекарь! Да, захотелось вдруг Шешковскому водки не простой, а двойной возгонки, да настоянной на сибирских кедровых орехах. Животворящий напиток получался! Ту водку делали ему тут же, в подвале, сидевшие уже пятый год три монаха. За что сидели монахи, Шешковский не помнил, но сиделось им замечательно. Отдельная камера, даже две, ибо в первой камере они жили, а во второй камере гнали свою водку. Кормление монахов соответствовало их занятию и тоже отличалось отменностью. А иначе, без хорошего кормления при обилии водки — помрут!..
Палач Петька-Василиск между тем наладил дыбу так, чтобы она при лёгком отпускании преступного тела вниз садила бы то тело точно над огромной, в аршин шириной, чугунной сковородой, где подручные ката раздували кузнечным мехом каменные угли. Каменные угли кат Василиск за собственный счёт выписывал возить ему по десять корзин в месяц из Швеции, из города Кардифф. И сам с чёрными камнями возился. Разжигать до каленья каменный уголь кат Василиск считал личным искусством. Уголь каменный стоил дорого, но Шешковский, понимая немалый расход палача на государево дело, баловал его денежными подарками, как бы по приказу императрицы. Чем значительно покрывал угольный расход личного палача.
Угли наконец раскалились добела. По пыточной пошёл запах горечи, но не угарной, а угольной, заморской. Семён Провыч Малозёмов, камердинер его сиятельства графа Платона Зубова, ещё не подвешен, ещё валяется у дыбы, связанный по рукам и ногам, но всё видит, всё замечает. И жаровню с углями нюхает.
— Хватит! — Степан Иванович оттолкнул врача-пирата. — Иди теперь домой, глядеть тебе тут не на что!
Лямбро-Кацциони получил за лечение десять серебряных рублей, собрал свои тряпочки да скляночки и вышел не кланяясь... А места по бокам от Шешковского заняли теперь два самых известных на Москве сыскальных дьяка-тиуна, Чередин и Агапыч. Подручный палача запер за врачом дверь.
— Ты, братец, сходи к монахам да принеси от них штофчик да ковшик, — велел Агапычу Степан Иванович.
Агапыч сразу заулыбался, побежал влево, по длинному коридору, туда, где скрывались тайные камеры неведомых миру преступников.
Сыскарь Чередин между тем подошёл к узкой железной двери, что прикрывала в углу огромного подземелья узкий же каменный мешок. Дверь блестела в свете факелов от инея, эта стена пытошной давно охолодела, и туда преступников уже не совали. Под свои нужды приспособили сыскари узкую да тесную камеру, навроде ледника. Хорошо-с! Чередин узкую дверь открыл, вынул из ниши миску холодца, да горшок с тёртым хреном, да бутылочку с хлебным уксусом. В таких нишах-гробах, туда — дальше, влево по коридору, содержались в стоячем положении пытуемые. Там пока гуляло некоторое тепло.