.
Агенты торчали в пивных, на фабриках, в привокзальных залах ожидания…
Болденскую ячейку выдал некий Голуб, бывший горняк из Пршибрамска.
Один из шахтеров-нелегалов, привыкший под землей к извечному чувству локтя и шахтерского братства, как-то в разговоре заметил, что в Новой Европе даже на шахтерское товарищество надежды нет. Как это было и что случилось потом, уже никто и никогда в точности не узнает. Голуба после войны повесили. Прежде чем испустить дух, он признался, что болденскую ячейку выследил, не зная ничего определенного, просто шестым чувством врожденного шпика.
О готовящейся акции гестапо болденские товарищи узнали слишком поздно. Чермак постучался в окно казенной квартиры Ондржея, когда машина с четырьмя гестаповцами уже сворачивала к шахтерскому поселку Габешовне.
Трое гестаповцев с пистолетами в руках ворвались в крохотную кухоньку. Один скомандовал:
— Хальт! Руки вверх, стать лицом к стене. Только без глупостей! Мы стреляем без промаха, и делаем это охотно!
Эта реплика была вызвана недобрым взглядом Ондржея, брошенным исподлобья.
Фашисты предполагали, что схватят шахтера, отощавшего от тяжкого труда и скудного военного пайка, а встретились сразу с двумя, один из которых был могуч, как гладиатор.
Гестаповцы вытащили перепуганную, ничего не понимающую Йозефку из постели и перевернули вверх дном скромную квартирку. Пнули пару раз заспанного Пепика, попавшегося в этой суматохе им под руку.
Ондржею и Чермаку надели наручники. Ондржей мрачно разглядывал свои кулаки, он был похож на балаганного силача.
Гестаповцы приказали им выходить.
Стояла морозная январская ночь.
Около гестаповской машины возился замерзший шофер. Он тщетно пытался завести заглохший и застывший мотор.
Гестаповец, тот, что был повыше и потолще, раздраженно оттолкнул его и попытался сделать это сам.
Мотор раза два простуженно чихнул и умолк.
Потом поочередно сменили друг друга еще двое, шофер старался помочь им из кабины стартером, но безуспешно.
За дело снова взялся шофер, но после нескольких безуспешных попыток истерически взвизгнул и стал дуть на обмороженные пальцы.
Толстый гестаповец наблюдал за ним со все возрастающим раздражением.
— Ты что, скотина, воображаешь, что мы тут до утра мерзнуть будем? — рявкнул он в конце концов, вплотную подступив к посиневшему от стужи шоферу.
Тот лишь беспомощно пожал плечами.
— Я могу помочь господам, если, конечно… — неожиданно покорным тоном вдруг произнес Ондржей.
— Ты? — удивился толстяк. Но, окинув взглядом Ондржея, который в своем коротком зимнем пальто казался еще внушительнее, утвердительно кивнул головой.