— Фу, — уже можно снять удавку? — спросил я Каната. Старик кивнул, мы с Вольфом синхронно стянули галстуки и запихнули их в карман. — Что дальше?
— Повеселимся, — сказал Вольф.
— Никакого веселья, — отрезал старик. — Возвращайся на Бочку и выбери наконец узор для грибов. Времени у тебя… — Канат демонстративно вытянул левую руку и посмотрел на часы, — до восьми.
И так, что выбрать? Нужно будет удалить волосы на висках или затылке. А как же настоящий рокерский хайр? Примерно раз в четыре года у меня случался приступ патлатости. Я отпускал волосы, стягивал их резинкой или укладывал гелем, пока летняя жара не доводила меня до белого каления, и я не сбривал все это добро под несколько миллиметров. Но волосы — это еще полбеды. Что делать с узором? Даже в самые бурные свои годы я удержался от татуировки. Это тебе не волосы — ее не сменишь как прическу, а уж коррекция грибного узора — процесс намного сложнее и длиннее выведения тату. Вот в таких метаниях и пронеслись следующих четыре часа. Спасла Ясмин, построившая при помощи сканера трехмерную модель моей головы. А вот уже на модель при помощи программы для составления фоторобота навешивали самые разные прически и знаки. Дело проходило в кают-компании, и женская часть команды оторвалась по полной. Мне примеряли косички с бантиками, в том числе и на бороде, рисовали на висках сердечки и цветочки отвратительного розового цвета, пока я не вскипел и не начал материться по-русски. Значения моих слов никто не понял, но по экспрессии до женщин дошел смысл, и они демонстративно обиделись.
Все эти издевательства позволили мне понять, что образ должен быть как можно проще. Поэтому я убрал волосы на затылке и висках, оставив платформу сверху. С такой прической точно мороки не будет и стричься можно электробритвой с насадкой. Так, грибы… Фиг с ними. Я просто провел широкую черную линию от виска к виску через затылок и остался доволен результатом. Сохранил образ на флешку и отправился на кухню за чашкой успокоительного чаю.
Вечером, когда огни полиса начали гореть ярче заходящего солнца, я отправился на операцию. Веселая медсестричка, с отвлекающим от размышлений размером груди, сделала укольчик в вену и проснулся я уже утром. Свет пробивался сквозь жалюзи большого окна, располосовав половину комнаты на яркие и темные тона. Тяжелая как свинец голова и затекшая шея были перебинтованы оставляя открытыми только лицевую часть. Полоса грибов под повязкой отдавала жаром, а вот кожа с удаленными волосами мерзла. В общем состояние было терпимым, и я без труда сел оглядеться. Напротив меня висела широкая плазма, а рядом, на столике с вазой и цветами валялся пульт. Отметины на полу возле столика говорили, что там стояло что-то тяжелое, но теперь оно, а именно кресло-кровать, оказалось в углу возле дверей и на нем в обнимку с револьвером дрых Вольф. Вход в палату был усеян мятыми обертками батончиков, а ручки на обеих створках дверей были связаны тонкой нитью с висящей на ней пулей. Видно это была импровизированная сигнализация от немца.