Морхольд не любил многих вещей. Некоторые ему не нравились очень сильно. Например, речная рыба и грибы. Учитывая творящиеся вокруг бардак и разложение, порой ему приходилось очень сложно. Вот как сейчас:
– Еще раз, милая, что у вас нынче поесть можно?
– Грибное рагу с овощами, жареные вешенки с рубленым карасем, судак в грибном соусе, жаркое в горшочках, шашлык из сома и уха плотогонов.
– Жаркое из…
– Голавль и жерех с рублеными лисичками, шампиньонами и…
– Я понял. М-да… уху принеси, пожалуйста. Сколько?
– Пятерка.
– Давай.
– Чай будете?
– Травяной?
– На чайном грибе.
Морхольд поиграл желваками, шмыгнул и тоскливо посмотрел на Утиного Носа. Тот улыбнулся форменной щукой. Морхольд сдался.
– Пожалуй, просто воды.
– Три пятерки.
– Вода дороже ухи?
«Милая» пожала плечами, достойными модели для статуй метательниц молота или диска. Учитывая не сходящуюся на тяжелой большой груди клетчатую рубаху, смотрелось странно. Стать девчонки так и тянуло назвать гренадерской, расстегнутое манило взгляд, но плечи, крепкие предплечья, не уступавшие морхольдовским, и где-то сорок четвертый размер обуви не сулили дальнейшего развития отношений.
– А вешенок у них и нет, – проворчал переговорщик, – да и жерех с голавлем…
И сделал интересный жест пальцами, мол, вранье. Морхольд хмыкнул, и без того нисколько не сомневаясь в человеческой природе.
Кабак-дебаркадер «Скрябин» стоял почти у самого берега, в окружении речного форта-пристани. Волны лениво подкидывали его на своих спинах, заставляя придерживать кружки. В кружки, как комплимент от заведения, здоровущий одноглазый, типа, бармен, плескал граммов сто мутной браги. Свою Морхольд вылил на доски, совершенно не желая отравиться еще каким-либо продуктом рыбопереработки. То ли у него началась паранойя, то ли бормотуха и впрямь отдавала чешуей, жабрами и невозможно повсеместной то ли воблой, то ли еще какой синтявкой.
С кормы за стоящим на бетонных быках мостом через Сок виднелся сквозь сумерки Царев курган. Крест на нем, пережив войну, сейчас упрямо бодался с Бедой, двадцать лет душившей остатки людей и самой планеты. Не блестел, но торчал темным силуэтом, порой даря свои широко раскинутые плечи для ночевки крылатым.
– В чем суть дела?
Утиный Нос, представившийся Алексеем, выдерживал театральную паузу. Затянутость пока не нервировала, и Морхольд оглядывался, рассматривая новую локацию, куда занесла судьба-злодейка. Настроение с обеда накатило философски-наблюдательное и сентиментальное. Желалось интересной ночи, не менее интересного заказа и, пожалуй, набить кому-нибудь морду. Обстановка благоприятствовала.