– Пусть они больше не видят горя, – приговаривала подружка матери, омывая ей глаза, и женщины согласно кивали.
– Пусть они впредь слышат только благие вести, – продолжала она, смачивая водой мочки материных ушей, и женская команда откликалась сочувствующими вздохами.
– Пусть они накрывают столы только для радостных событий в семье, – омывала она ладони вдовы, и лихие продавщицы влажнели бойкими глазами от сострадания.
Тазик дали Иде (тогда еще Ано) – слить воду в ручей: передать его текучей воде право унести тяжелую воду вдовьих слез и стенаний в реки и дальше – в моря и океаны. Но до ручья идти было далеко, и Ано быстренько слила содержимое тазика под абрикосовое дерево и поспешила назад – не пропустить ничего из болтовни самых компетентных сплетниц села. Продавщицы пообедали и увели мать с собой на работу. Это называлось «сэкаhан» – вывод из траура, а точнее – право на выход из дома после тяжелой потери. А тряпичный траур в деревнях носили долго – ох как долго. Мать и Ано попервоначалу заставляла, а потом махнула рукой. Деда в тот день дома не было: еще на рассвете он увез свои ульи в горы, в ароматную прохладу альпийских лугов армянской глубинки.
Но во сне дед сидел под своим деревом, когда Ано подбежала к нему со своим тазиком.
– Что ж ты, дура, делаешь? – удивился он, – да где же это видано, чтобы собственные корни своим же горем и питали? Ты зачем дерево портишь, отравительница? – и огрел посохом по заднице.
Жгучая боль пронзила копчик Иды, как от настоящего удара. Она все порывалась прощупать его, но дед крепко держал её за плечи, не давая извернуться.
– А ведь дед никогда и пальцем меня не тронул, – вяло думала, корчась от боли, Ида и удивлялась клочьям тумана, спускавшимся на её плечи. Как ватные снежинки на детских утренниках, хлопья тумана спускались с ветвей абрикосового дерева: все крупней и крупней, пока не окутали деда, Иду и все вокруг.
26 декабря, утро
Странный выдался понедельник. Интригующий. В конвертике за сиденьем в седьмом ряду кинотеатра лежало не обычное письмо с поручениями, а крошечная рождественская открытка. Когда Ида открыла ее, чтобы прочитать поздравление Тети Цецилии, на неё пахнуло чем-то знакомым с детства. Ида поднесла к лицу и принюхалась:
– Что за ароматизатор? – задумалась она, но ничего не вспомнила.
После сеанса спустилась на первый этаж. Села за четвертый слева компьютер, что подальше от кассирш, нашарила конверт и невидящим взглядом уставилась в монитор. Вчера они здорово поддали у неё в ресторане, отмечая Рождество.