А вечер был так невероятно красив, что Ника, глядя на разноцветные облака, переползающие через спины друга друга, сразу решила — что-то случится, и скорее всего не очень хорошее. Уж слишком насыщенной была синева и багровость, слишком много тревоги в распластанных поверх цветной крутизны серых облачных покрывалах. Потому, когда вернувшись из степи, она, стряхивая с холодных волос капюшон, услышала шум в доме, всхлипывания и невнятный торопливый говор, то даже не удивилась, только в сердце ударила тревога. Не разуваясь, дернула тугую дверь, быстро вошла, сразу стараясь увидеть и понять.
Подбежала к Марьяне, опускаясь перед ней на колени и бережно берясь за неловко протянутую ногу в разорванной штанине.
— Похоже, сломала, — отрывисто сказал Фотий, который только что был у дивана и вдруг оказался в маленькой прихожей; застегивая куртку, шарил на полке, доставая ключи, — звони Пашке, закройся, никому не открывай, поняла? Марьяна охнула, пригибаясь, черная коса скользнула Нике на плечо, и перед глазами оказалось серое лицо с полузакрытыми глазами, а на щеках блестящие дорожки.
— Не надо Пашке, — хрипло проговорила Марьяна и закусила губу, повторяя невнятно, — не… надо ему. Одетый Фотий подошел, тяжело ступая зимними ботинками, отодвигая Нику, подхватил девушку, и она повисла, злясь и кусая губу. Поднял ее руку, перекидывая через свое плечо.
— Держись лучше. Тебе не надо, а Ника что — одна тут будет сидеть?
— Я… — Ника вдруг испугалась, но с раздражением прогнала страх.
Марьяшке вон больно, и вообще. Улыбнулась, стараясь подбодрить сразу обоих.
— Я запрусь. И никому. Все хорошо будет, Марьяша. Ну, как же это тебя? Та, прыгая за Фотием на одной ноге, а другую держа на весу, оглянулась, тоже стараясь улыбнуться.
— Сама не знаю. Вот, спрыгнула… Ника бросилась за ними, растерянно подавая перчатки, суя в оттопыренный карман марьяшиной штормовки вязаную скомканную шапочку.
Сбежав по ступеням, пока двое медленно спускались, ахнула, захлебываясь толкущимся в просторном дворе ветром и, забирая мгновенно заледеневшей рукой волосы, быстро пошла к воротам. С усилием отводя створку, придерживала ее, пока Фотий заводил мотор и медленно выруливал в кромешную темноту, накрытую белесыми рваными тучами, что текли по черному небу — нижние еле-еле, а верхние — неслись, как по льду. Машина встала, мигая красными огоньками, Фотий крикнул в приоткрытое окно:
— Никому, поняла? И звони. Ника прижалась к холодному металлическому боку, пытаясь разглядеть в салоне его лицо.
— Фотий, вы осторожно, пожалуйста! Скорее возвращайтесь!
