Над банками стоял, растерянно разведя тощие черные руки голенастый подросток, стриженый под ноль.
— Господи божежмой, Ваграмчик, ты думаешь головой или чем ты думаешь? — закричала Валя, дрожащими руками запихивая волосы под шпильки, — я и забыла, что ты там сидишь, дитё!
— Простите, — мальчик присел на корточки, шаря по полу руками и подкатывая к ногам банки, — я соберу, соберу сейчас. Голос у него был ломким и, казалось, краснел так же, как большие оттопыренные уши. Ника нагнулась, поднимая банку, что ткнулась ей в ногу, подала Ваграмчику. Тот дернул к себе и тут же уронил снова.
Тетя Валя с укором ела мальчика глазами.
— Горе ты армянское, да собери уже. И иди помогай в подсобке. Уф.
Верочка, — снова взялась за Нику, — а чего еще он делает? Я слышала, машину вот своротил, Васька тут заходил, пианый, конечно, но плевался и все оглядывался. Его и не поймешь, что болбочет. Ты сама его видела? Ну, расскажи. Ника открыла рот, собираясь добавить подробностей пострашнее.
— Я его видел, — раздался снова мальчишеский голос. Тетки ахнули и все вместе повернулись к углу, где Ваграмчик, скатив банки в тусклое стадо, совал их в разбитую коробку.
Выпрямился, держа ее тонкими руками, и обвел слушательниц большими, влажными, как у спаниеля глазами. Повторил:
— Видел!
— Так рассказывай! — возмутилась Валя. Мальчик покраснел теперь весь, даже смотреть на него Нике было неловко, так запылали смуглые щеки с темным пушком. Хрипло, сламывая голос из дисканта в мальчишеский басок, сказал:
— Он ходил, где я. Я увидел и пошел сзади, смотреть. У него плащ, черный, блестит. Как еще старые бывают у рыбаков. На голове капюшон.
Он давит ягнят, которые от матки отбились, кров пиет. А еще птицам головы откусывает. По спине у Ники пополз липкий холодок. Баклан, лежал в траве, и кровь запеклась на обрубке шеи. Она сама его видела. Вот только Мишаня никакой не кашпировский, и защиты от этого таинственного монстра у нее нету.
— И тоже пиет, — сообщил Ваграм и почему-то с упреком быстро глянул на Нику. Уши его залились гранатовой краской. Та кивнула, покорно соглашаясь с рассказанными ужасами:
— Да. Я сама этих птиц видела. Без головы.
— Айй, — Лариса прихлопнула открытый рот пухлой ладонью, обводя остальных полными страха глазами, — девоньки, а я ж и думаю, бывает, утром выйдешь, а они так и лежат, так и лежат по песку.
— Ну, лежат, — сварливо откликнулся с порога Петрович, выбрасывая в урну окурок, — так то собаки может, скусили.
— Ага, — загремела баба Таня, упирая в бока жилистые руки, — собаки! Прям, голову скусит и заглотит, а тулову значит, тебе оставит. Шож за собаки такие дурные! Женщины закивали, с жалостью поглядывая на Нику. В глазах их было написано — профессор с чакрами это, конечно, хорошо, но он уехамши, а вам в Ястребинке жить. В дверях рядом с Петровичем замаячил Пашка, замахал Нике рукой, кивая и крича всем здрасти.