Быть важной и нужной в Ястребинке. А Пашка влюбился, и это было так прекрасно, так мило и здорово. Длинный, гибкий, по нему столько девчонок вздыхали в поселке, а выбрал ее, и только на нее и смотрел.
Ревниво хмурился, когда в фартуке, наверченном поверх коротеньких шортов, она смеялась и болтала с парнями. Ругался потом, рассказывал, пугал, что бывает с глупыми девахами, которые вот поведутся на сладкие разговоры. Какой щенок, да разве он понимает, что именно может случиться… А потом появилась Ника. Пашка привел, прыгал вокруг, махал своими обезьяньими ручищами, глазами блестел. И Марьяна в первые десять минут прямо возненавидела эту растерянную барышню с беспомощными, чего-то ждущими глазами. Быстро оглядев, отметила все недостатки, вон задница какая, широкая, и шея совсем не такая длинная, как у самой Марьяны, клычки слегка торчат, когда улыбается. Но та улыбнулась, ей. А потом они увидели друг друга, с дядей Федей. И вместо него появился Фотий, так она сказала. И женское понимание пришло, ласково шепча в маленькое смуглое ухо — смотри, глупая, вот как должно быть. Или так, или — никак. Однажды она вышла из кухни и, разыскивая Пашку, заглянула в кухоньку маленького дома. А там Фотий — танцует. Пляшет, как дурак, размахивая руками, шапку зимнюю нацепил, ухом вперед, и корчит оттуда, из-под облезлого лоскута, свирепые рожи. Танцует для Ники. И для себя. Для обоих. А та сидит за столом и помирает от смеха, прямо плачет, вытирая ладонью мокрые щеки. Марьяна тихо ушла, чтоб не заметили. И оставила их друг другу, навсегда.
На плите приподнялась на кастрюле блестящая крышка, красные пенистые потеки, съехав, погасили синий венчик газа. Запахло горелым. Марьяна встала, механически двигаясь, выключила газ, передвинула кастрюлю, вытерла коричневую поверхность, обтерла глянцевый бок, включила газ, утвердила кастрюлю снова и села, не заметив, как вставала…
У Ники спрашивать совета нельзя. Ника предупреждала ее, кричала, пытаясь вдолбить. А она? Тоже мне, шерлок холмс, а, ты ревнуешь, тебе завидно, что у меня такой Токай, эдакий Токай… Да и разве Ника поймет, разве могут быть у нее такие вот мысли, какие когда-то баюкала в себе Марьяна… Наверное, не зря Ласочка положила на нее глаз. Наверное, она права — все они сами хотели сюда, в эти серые конверты, на бесстыдный глянец цветных фотографий. Пашка? А что его спрашивать. Его самого надо уберечь. Пару недель тому несколько раз видела его, когда выходила с Максом, и хмурый Иван распахивал перед ней дверцу синего опеля. В первый раз испугалась, что он подойдет, кинется в драку. Сердце зашлось от ужаса. Но стоял далеко, смотрел напряженно, будто заклинал взглядом.