Мягким голосом продолжила:
— У тебя деньги-то свои есть? Угу, так и думала. Дуры вы дуры, и каждый год новые родитесь, да ладно, я и сама такая была. Вон, погляди. С черно-белой фотографии на стене смеялась щекастая свежая девочка лет семнадцати, в кудряшках из-под соломенной круглой шляпки.
Подперлась полной ручкой, обвитой дешевым браслетиком. И ветер завернул широкий воротник крепдешинового белого платья.
— У моей мамы… такое было платье. И фото есть, почти такое же, — голос Марьяны задрожал и сломался.
— Угу. Не реви. Слушай. Ежели что, займу. Телефон дам, бар в парке, «Купидон» называется. Как будут, позвонишь и отдашь, поняла?
— Я… да я разве… Иванна ухмыльнулась, с удовольствием кивнула:
— Ты еще сама не знаешь, а я вот вижу, насквозь. Такой вот Иванна психиатыр. Или как там — психопат?
— Психолог, — через слезы рассмеялась Марьяна, чувствуя огромное облегчение, — да, психолог. Та подняла толстенький палец:
— Как разучусь дела вести, исделаю вывеску, повешу и буду мозги пудрить, таким вот дурочкам. Ладно, вот тебе телефончик, спрячь. А при Таньке молчи. У нее знаешь уши какие? Твой Максик завтра же будет знать, какой палец ты ей первым сунула. Садись. Вон, скребется. Та заходи, Танюша, то я прикрыла, чтоб эта сволочь мелкая не лезла к тебе за пироженом. Марьяна села на теплое сиденье, продавленное мощной задницей Иванны, положила руки в мисочку с ароматным мыльным раствором.
Татьяна работала не торопясь, клонила голову и только напряженная шея показывала, как внимательно слушает она сплетни хозяйки и ответы гостьи. А через сорок минут, когда уже все пальцы Марьяны были аккуратно покрыты блестящим розовым перламутром, снизу, с уличной стороны дома раздался взрыв. Не так чтоб очень громкий. Ахнуло сердито и глухо, закачались подвески на люстре, раскидывая по сторонам хрустальных зайчиков. И Галатея, пронзительно тявкнув, вдруг задрала острую мордочку и завыла, пока Марьяна, еще не понимая, что произошло, смеялась очередной сальной шуточке хозяйки.
Солнце чуть заметно сдвигалось влево и вниз, белые искры танцевали в нежной воде, бросаясь в глаза яркими вспышками. Далеко, по самой ниточке горизонта важно шел пароход с кранами, похожими на арфы, высокими и красивыми. Справа, на острых скалах, торчащих из воды корявыми великаньими пальцами, привычно препирались бакланы, время от времени расправляя геральдические крылья. Ника вытянула ноги, провела руками по бедрам, покрытым золотистым загаром, и скучно вздохнула, прищуриваясь на белые вспышки солнечной ряби. Хотелось повернуться и окликнуть Пашку скандальным тоном, спросить, ну долго еще ей тут русалку изображать. В кухне посуда не мыта, рыба не чищена — размораживается, а еще ужин надо сделать. Но конспирация есть конспирация. Три дня тому, когда шли по степи к тайной бухте, Пашка объяснил, где именно он будет сидеть в своем убежище, и велел ей не поворачиваться и глазами по камням не шарить.