Похоже, он пьян, а она еще не совсем. Голоса уплыли вверх. Желтенько светил прямоугольник выхода на первый этаж. И Ника остановилась, не смея сделать последний шаг, чтоб выглянуть, что там, за ним. Дверь хлопнула резко, будто над ухом ударили доской. И сразу же раздался голос.
— Сколько там? В восемь отвезешь телок. Да. На кольце у Петрушина высадишь. Заедешь к Деляге и возьмешь картинки.
— Так то ж до обеда торчать, — отозвался неохотный голос.
— И поторчишь, — огрызнулся первый, — чтоб не как в тот раз, понял? Отдашь и сиди с ним, паси. Чтоб забрал чисто.
— Да понял уже.
Ника замлев, отчаянно ждала — вот снова хлопнет входная дверь, метнется волна холодного воздуха через холл, дотягиваясь до ее лица.
Но негромкие шаги стали приближаться и она, отступила к лестнице.
Сюда идет. Сюда! Согнувшись, метнулась в треугольный закут под ступенями, шоркнула ногой по ведру, и, разглядев в стене, что выходила наружу, дощатую небольшую дверь, рванула ее на себя, вываливаясь в черный, разбавленный светом фонаря воздух. Под ногами длинно прозвенел металл. Наружная лестница оказалась близнецом внутренней, и теперь Ника стояла на четвереньках снаружи, глядя на пустынный двор через частые прутья. Стена дома была светлой, бежевой или песочной, снова подумала она. Стоять на этом фоне — любой увидит, кто свернет с фасадной стороны. Надо спуститься. И вдоль стены — к тому дереву.
Большой дом с захламленным двором — не квартира, где все на виду.
Тут больше закутков, дырок и щелей… Из-под густо зарешеченной площадки послышалось низкое рычание.
Ника опустила лицо и, отпрыгивая от смутного сверкания глаз, побежала вверх по лестнице, подгоняемая частым яростным лаем. В ушах колотился звон, и она уже не понимала — это звенит яростный собачий лай или громыхают ее шаги.
— Цезарь! — крикнул кто-то внизу, и она припустила быстрее. Лестница обрывалась у нижней части стеклянного треугольника, а вверх от нее по металлической полосе каркаса вела совсем уж хлипкая конструкция из скобок, поменьше тех, что вколочены в камень стены в узком колодце. Диковато покосившись внутрь стеклянного чердака, где в пустоте голубые волны мягко рисовали подсвеченные арабески, Ника поставила ногу на скобку и, быстро перебирая руками по кусачему железу, полезла к тому месту, где стеклянные плоскости соединялись.
Страх туманил голову. Добравшись до конька крыши, замерла, обнимая короткий флагшток. За ним, светясь под луной, тянулась металлическая дорожка, от которой вниз уходили сварные полосы рам. На другой стороне дорожка упиралась в неуклюжую черную крышу еще одного чердака. Он торчал, как поставленная на попа длинная узкая коробка. Цезарь внизу все лаял и мужской голос раздраженно прикрикнул: