— Ну, пойдем, покажешь. Ника не слышала, как загремела цепь, но поняла — сейчас он вытащит пса, и тот, прыгая, зальется лаем, показывая на нее, прилипшую мухой к огрызку мачты. …Наверное, все, хватит. Дальше бежать некуда. Пусть уж, как сложится, вяло подумала и, держась за мачту, влезла на крышу, встала, боясь выпрямиться и отпустить надежную деревяшку. Вдруг пришел ветер, несильный, растрепал волосы и пролез через свитер, будто он из редкой паутины. Задрожав, она одной рукой скрутила волосы и сунула их за воротник, чтоб не мешали. Говоря себе безнадежные слова, пристально глядела на светлую полосу вдоль голубого стекла. На полосе наварены были обрезки арматуры, и такие же — на каждой полосе рамы. Конечно, ведь стекла нужно мыть и менять. Тут все сделано так, чтоб ходить. Или спускаться по скатам крыши. Но не зимой! Не ночью! Она бережно поставила ногу на дорожку, как раз между двух арматурин. И отпустила мачту. Сделала еще шаг, упорно глядя не под ноги, а чуть поодаль, как учили ходить по бревну в школе. Падать с крыши и с бревна — разница есть. Но и дорожка тут пошире. И носочки тянуть не нужно. Сделала шагов пять, удивленно радуясь, что идти оказалось удобно, и тут же свирепо одергивая себя — в такие вот моменты и начинаешь спотыкаться. Цезарь все лаял, но к его лаю не добавились вопли. Ее все еще не видят! Шажок. И еще один, плавно ставя ногу между приваренных прутьев.
Черная коробка маячила впереди и, кажется, совершенно не приближалась. Ника сделала еще несколько шажков. Внизу мерно лаял Цезарь и так же мерно что-то бубнил ему охранник, видимо таская за собой вдоль забора. Все хорошо, убеждала она себя, боясь тяжело дышать. Все… хо-ро-шо. И вдруг ноги задрожали и она, понимая — сейчас сорвется, медленно села, свешивая по стеклу ноги, уцепилась за арматурину, обливаясь потом. Прикрыла глаза, расслабляя звенящие от напряжения мышцы. Куда она идет? А вдруг там ничего, в этой черной коробке? И что тогда? Замерзнуть на крыше, прилипнув к черной стене? Или кричать, прося помощи? Ее снимут… Посмотрела вниз, в одну сторону — там тускло светился забитый летним хламом двор. В другую — пустота перед воротами, и ближе к торцу дома, куда она пробиралась — то самое дерево. Охранника с Цезарем не видно, наверное, отирались ближе к дому, где Нику от них закрывал карниз. Ноги перестали дрожать, и она, собираясь снова подняться, оглянулась проверить, далеко ли ушла. Позади, там, где осталась деревяшка флагштока, стояла фигура.
Вернее не стояла, а торчала по пояс, высовываясь из-за крыши.