— Пожалуйста! Панченко!
— Да слышу я, — светлая кепка над темным лицом качнулась, козырек ушел набок.
— Сюда иди, — дядька со скрежетом бахнул створкой, загремел засовом. Пошел вокруг низкого крылечка за угол. Позвал оттуда с раздражением:
— Чего встала? Иди тут, посиди, сам схожу сейчас. Класс-то какой?
— Класс? — Ленка на ходу стала загибать пальцы, шевеля губами.
Вот черт, а какой класс? Если двенадцать, то (семь на ум пошло, язвительно сказала в голове Рыбка), то семь лет первый… — восемь-девять…
— Шестой, — неуверенно сказала Ленка в смутную спину, — кажется, шестой. Или пятый? Если не седьмой.
Дядька хмыкнул. Повел рукой к желтой полосе, в которой туман медленно завивался, утекая в темноту.
— Тут сиди.
Ленка подошла к полуоткрытой двери и села у самого входа на старый стул, вытянула ноги. В маленькой сторожке горела голая лампочка под фанерным потолком. Со двора, где встала совсем полная тишина, что-то в ней капало, в разных местах. Это туман, подумала Ленка, вдруг проваливаясь в неумолимую дремоту, туман, его ловят сосны, на свои длинные темные иглы. И он плачет, скатываясь вниз. А там дальше, звенит цепь, наверное, по ней бегает маленькая сердитая собачка. Или ходит тот самый ученый кот. И хорошо, что у него есть цепь, можно держаться, чтоб не заблудиться в тумане.
Ее клонило набок, и Ленка сунула руки под задницу, выпрямляясь и моргая. Вот же ерунда. Это нервное, точно.
За спиной, в тумане, теперь слышались шаги и голоса, она повернулась, почти падая со стула. Уставилась на высокую тень, что плавно выступала, подходя ближе.
— Сидит, — рассказал давешний пропитый голос, — а вот она сидит.
Тень становилась все темнее и выше. И Ленка вдруг очень сильно испугалась, встала, прижимая к животу сумку и открывая пересохший рот — закричать. Потому что, кого это он привел с собой? Может, какого-то друга-пропойцу? А она тут совсем одна, сидит как дура, в сторожке. Сейчас этот длинный втолкнет ее внутрь, захлопнет двери.
— Ну, вот я, — сказал над ее головой ломкий мальчишеский голос, немного хриплый, — а ты вообще кто?
Ленка подняла лицо, по-прежнему с раскрытым ртом глядя на высокого парня в распахнутой куртке, с темными лохматыми волосами и такими же темными бровями. Парень хмыкнул, тоже разглядывая ее лицо, перевел глаза на расстегнутое пальто и сапожки с подкатанными над ними джинсами. Улыбнулся и, прикладывая руку к свитеру, церемонно сказал:
— Па-азвольте представиться, драгоценная леди. Панченко Валентин. Для своих — Панч. Совсем для своих — Валик. Ну, как у пишущей машинки, знаешь, да? А вас как? Дядя Коля, а она что, вообще не говорит?