Она думала, сейчас начнется обычное, такое привычное ей — да ты откуда взялась, тоже мне, да чем вы тут собираетесь заниматься. И явилась, и пацана станешь таскать, и неизвестно, чем вы там…
— Это все, к сожалению, не игрушки и не пустяки. Хотела бы я сказать, что такой, как он — сплошное вот светлое солнце, должен победить и выжить. Но все они должны выжить, понимаешь? Все кто тут. А ему просто дополнительно повезло.
Она помолчала, может быть, ожидая, что Ленка хоть что-то скажет. И добавила, поправляя завернутый рукав халата:
— У него есть ты. Так что, постарайся, милая. Поняла?
— Да, — сказала, наконец, Ленка.
Вероника Павловна поднялась, отодвигая стул. И Ленка встала тоже. Вместе они пошли к закрытым дверям.
— Я поговорю с завучем и врачом в «Парусах», тебя будут отпускать, вы гуляйте, погоды стоят хорошие. Только следи, чтоб он…
— На камне…
— Что?
— Ну. Чтоб, не сидел на холодном, да? Еще сквозняки.
— Умничка, — врач засмеялась, и Ленка с огромным облегчением и горячей благодарностью немедленно ее полюбила, с расстегнутым на круглом животе халатом и серой гулечкой волос, из которой торчали шпильки.
— Проверяй, чтоб таблетки и ингалятор носил, непременно. Водичку — запить, а когда глотать, он знает, по времени. Обед у нас в час дня, завтрак вам оставили. Валентин? Держи свою прекрасную сестру, и смотрите у меня!
Она сделала строгое лицо, и Валик вскочил, прижимая к свитеру длинную руку.
— Смотрим, Вероника Пална, еще как смотрим. И завтрак. Да? А потом можно мы с Леной…
Врач махнула рукой.
— Большие уже. Мотайте отсюда. Валя, там елка, надо бы принести ракушек, ты знаешь откуда, да?
— А-а-а! — закричал Панч, — точно! Лен, мы с тобой за ракушками. Я тебе покажу такую бухту! Ее никто не видит, только я. Потому что ее нету. Но она есть.
Ленка покосилась на Веронику. Та выслушала и кивнула, совершенно серьезно, без взрослого над ребенком умиления:
— Да. Есть такая. Валя тебя отведет.
Убежав к поварихе тете Маше, Валик вернулся с ношеными чистыми полукедами, и Ленка, оставив свой баул в медпункте на первом этаже трехэтажного корпуса санатория, переобулась, натянув чистые носки. Причесалась, разглядывая в окне темные какие-то елки и улыбаясь тому, что для ночлега ей все время попадаются всякие медицинские места, полные белых простыней, ширм и клеенчатых кушеток.
А потом все это вылетело из головы, потому что в рваных облаках просвечивало солнце, делая воду в бухте волшебно-зеленой, а справа, куда они шли, поднимался черный хребет Кара-Дага, зубчато подпирая бледное зимнее небо. И совсем не по-зимнему грелись под распахнутой курткой лопатки и плечи.