Рыбка махнула рукой с длиннейшими ногтями. Ленка засмеялась. Слайды сменялись, на месте позолоченных вокалисток высветился гибкий черный парень с микрофоном, зажатым в руке. Потом — женское лицо с раскрытым ртом и надкушенным розовым мороженым. И снова — обложка диска с надписями, обрамляющими картинку.
— Петька! — закричала теперь уже Ленка, хватая Рыбку за плечо и поворачивая к экрану.
— Бед гел, бед гел, а-а-а! — голосила певица, а на экране она же улыбалась белыми зубами с черного лица, усыпанного блестками.
— Что? — Олино лицо прыгало над прыгающими плечами, и становилось темным, а после — цветным, блестели на висках серебряные мушки.
— Я говорю, Петька им слайды делал. Я видела. Это… это вот с журнала. Реклама.
— Что? Где Петька?
— Та…
Среди черных голов образовалась пустота, там закричали, скандируя. Девочки, не останавливаясь, подобрались ближе, заглядывая за плечи и смеясь. Высокий Строган в распахнутой кожаной курточке танцевал маленькую тонкую Светку Козу, подтаскивая к себе, подхватывая и поднимая надо головой, крутил, опрокидывая и та визжала, шаря руками по его согнутым джинсовым коленям. Музыка стихла и все захлопали, Строган, блестя зубами, одной рукой прижал к боку Светку, а другую приложил к груди, обтянутой синим батником, раскланялся и унес добычу к стене, сваливая на кресло.
— Девки, — гаркнула позади Наташка и засмеялась, хватаясь за плечи, — водки хотите? У нас там полбутылки сныкано. В пальто у Рубана.
— Летний вечер теплый самый, — затосковал мужской голос и Наташкин голос смеясь, удалился, прерываемый еще чьим-то.
Ленка опустила руки, тяжело дыша и оглядываясь. Оля комкала в руке платок и вертела головой, рассматривая качающиеся пары. Ищет своего Ганю, подумала Ленка и вздохнула. Так хорошо пляшется, так нет, начнутся тут всякие интриги. Но все же немножко лукавила, потому что ей стало интересно, как же это все будет. Ну и потом, что ж такого Рыбка в этом Гане нашла?
Кто-то взял Ленку за руку, поворачивая к себе и сразу прижимая к мягкой пушистой вязке. В макушку ткнулись губы, поерзали, и голова, бодая ухо, устроилась почти на ее плече:
— Привет, соседка!
— Пашка? Да ты бухой, что ли?
— Нем-нож. Чуть-чуть я.
— Смотри, если свалишься… — пообещала Ленка, топчась и отдыхая от прыжков.
* * *
Ветер ходил в ветвях ивы, и они раскачивались, как лохматые истертые веревки, очень истертые, с торчащими как волокна узкими высушенными листьями. А под ногами и на плитках площадки качались такие же ветки, перекрещивая тени, от дальнего фонаря — бледные, а от того, что нависал над деревом — такие черные и острые, что хотелось зажмуриться.