Ну что в нем хорошего? Что? Гад. Алкаш и бабник. Даже и некрасивый. Ну, высокий да. Плечи широкие. А морда большая, глаза, как у барана. Патлы эти, вечно на лбу мокрые. И ладно бы еще интересный. Вот Кострома, всегда что-то мог рассказать, неожиданное такое. И книжки читал, и было так здорово, что какие-то они оба читали и можно сравнить, понравилось или нет. Спорили иногда. А все вокруг смеялись, во, завели умняковую беседу…Или был бы ласковый, как Пашка. Пашка тоже бабник, понятно, такой красивенький мальчик, лицо мягкое, глаза темные блестят, губы пухленькие. Стройный. Девки за ним просто помирают. И он всем рад, всем улыбнется. С ним так хорошо, тепло с ним. А этот? Гад и чучело. Но вот мурлычет с пластинки Антонов. Мечты сбываются… и не сбываются… И сердце у Ленки заходится сладко-сладко, потому что сегодня Ганя эти же слова напевал.
Был бы, ну… нет, не другой, а смотрел бы на Ленку по-другому. Чтоб видела — нравится. Был бы влюблен, в нее. Слушал, улыбался. Чтоб ей тепло. Но вот они весь вечер ходили, даже разговаривали что-то, а уж целовались сколько. Но все время Ленке было тоскливо. И хорошо. Так бывает разве?
— Ах, белый теплоход, гудка тревожный бас, — заголосили колонки, и мама в коридоре раздраженно позвала:
— Ночь на дворе, Лена, сделай потише! И вообще.
— И вообще, — шепотом сказала Ленка, суя на журнальный столик пустую тарелку.
Расстелилась и легла, натягивая одеяло до подбородка. А умываться не пойду, подумала мстительно, и зубы чистить не буду, ну вас всех. Закрыла глаза, мечтая, как Ганя, в белом плаще Омчика, ждет ее на набережной, держа в руках огромный букет из красных роз, штук сто, целую охапку. Она подбегает, такая вся загорелая, в длинном прозрачном сарафане без лямочек. Нет, в коротеньких шортах — с лямочками. Как у блондинки из Аббы, совсем белые, атласные. А на ногах — плетеные высокие сандалии, как вот в старом кино у Элизабет Тейлор. Ганя бросает розы, они разлетаются, падают везде-везде. А он берет Ленку на руки и тащит по трапу, на самый верх. Нет, на руках по трапу не надо, там качает и можно голову зашибить о канаты, снасти всякие. Ладно, они бегут, смеются. В рубке сплошное солнце и все сверкает. Ганя ведет ее дальше, в каюту. И там тоже кругом цветы. Розы. Вода блестит в иллюминаторе. И тут гудок, сильный.
— Летка? — в приоткрытую дверь упал поверх Ленкиной головы луч света, высветил на полках золотые буковки на корешках книг, — спишь уже?
Отец кашлянул, ожидая ответа. Ленка неловко и незаметно натянула одеяло плотнее, к самой шее. Открыла рот, но за спиной отца недовольный голос матери сказал: