— Зарплата женщине — на шпильки. А деньги в дом должен нести мужик.
И после, снова расстраиваясь, начинает причитать, что как раз с мужиком их семье не повезло. И тут же добавляет, как она Сережу любит, как любит. А смотрит, вроде копеечку ему дала, из жалости. Как это в карикатурах — я тебе всю жизнь подарила, а ты… ну там всякое, про семейную жизнь.
Ленка взяла мохнатую подушку с пуговицами, прижала к животу, укладывая на нее подбородок. Надо выйти. Умыться, ну и поговорить, а то едут же скоро. Но так тоскливо было представлять, что снова мать заведет жалобы, и Ленка всякий раз пугается, а вдруг и правда, пока отец будет в рейсе, они пропадут тут без денег.
Жизнь казалась совсем беспросветной. Ганя еще этот.
В коридоре зазвонил телефон.
— Я слушаю, — через короткое время сказал мамин усталый голос, — Оля? Здравствуй, Оля. Да… — и добавила неуверенно, — наверное, сейчас позову, да. Лена!
Ленка молча вышла из комнаты, отворачиваясь, прижала трубку к уху.
— Але?
— Ты где была? — строго поинтересовалась Рыбка, — я блин третий раз звоню, батя твой чето там сказал, я не поняла ничего.
Ленка сглотнула. Соврать, наверное, надо соврать…
— Ты что, ты с Ганей была? — догадался холодный голос и неумолимо потребовал, — Малая, я в последний раз спрашиваю.
— Да, — покаянно призналась Ленка.
За спиной шуршала одеждой на вешалке мама, топталась, прислушиваясь.
— Фу, — внезапно обрадовалась Рыбка, — а мы с Семки притащили варенья сто банок, я себе все руки оттянула. И думала, а вдруг этот козел лазит с Лилькой своей. А вы с ним, да? Ну, отлично! Ты в субботу что оденешь? Ты в комбезе своем пойдешь или в юбке? Зорик сказал, притащит дисков послушать, у него импортные, ему дали на неделю, так я выпросила.
— Оль. Давай завтра, да? Поговорим.
— Давай, — удивилась Рыбка, — завтра. Я тебя жду на углу, в девять, да?
— Угу.
Ленка положила трубку, медля поворачиваться к пристальному взгляду матери. А телефон снова задребезжал, и она схватила трубку:
— Але? Оль?
— Ялта, — равнодушно произнес женский голос, — говорите, Ялта.
Мама за спиной затихла, внимательно слушая. Ленка держала трубку вспотевшей рукой. Звать отца? И что он, будет стоять тут, тоже спиной и молчать? И как звать-то, если они с ним никогда, ни разу, а всегда делали вид, что нет ничего, никто ему не звонит из Ялты, и никаких материных злых причитаний и упреков Ленка не слышит.
Не буду звать, решила она, и сказала в молчащую трубку, где еле слышно потрескивало и щелкало:
— Не туда попали.
В квартире стоял разор, вещи выкатились и разбрелись по углам и полу, торчал посреди большой комнаты раскрытый чемодан, и в кухне на столе громоздились пакеты и всякие дорожные миски и стаканчики. Мама стояла у плиты, шуровала лопаткой по сковородке с оладьями, молчала, а после начинала снова рассказывать всякое — о своей неудавшейся жизни. Поэтому Ленка накидала в тарелку оладушков и спаслась к себе в комнату, поставила на проигрыватель диск Антонова. С той самой песней, что мурлыкал Ганя, про любовь, которая приходит совсем не так. И мрачно жуя, стала слушать и разбираться в себе.