— Ыыыы, молчи. Я уссусь щас! Кубические полуэктики!
Смеясь, добежали до своего района, еще постояли на своем родном углу-серединке. И попрощавшись, разошлись по домам.
В квартире Ленка прокралась в свою комнату и быстро переоделась, мрачно думая, все равно придется выходить на кухню, пожрать там чего, а то после конфет все аж слиплось. А потом закрыться в комнате, поставить какую музыку. И подумать о сочинении, Елена Каткова, заботливо подсказал внутренний голос, а не о том, о ком ты собралась думать…
Верно, сокрушенно кивнула Ленка, я должна придумать, о чем написать это чертово сочинение.
Бабка сидела в спальне, за приоткрытой дверью празднично вещала что-то дикторша. И Ленка усмехнулась, идя в кухню и слушая бабкины комментарии, в которых слова «коровища и засранка», обращенные к нарядным телевизионным дамам, были самыми приличными.
Но рассольник она сварила вкусный. Она вообще умела много и делала все быстро, правда, щедро замусоривая все вокруг, но после, как трактор, проходила фронт работ, убираясь за собой. И Ленка с недавних пор с тоской ловила себя на мысли, что ее язвительные подколочки, насчет того, в кого она такая, изрядно верны. У них с Еленой Гавриловной было много общего — умелые на все руки и много сил, и упорство. Вот только становиться такой ненавистницей Ленка никак не собиралась.
— Поела? — мрачно спросила бабка за дверями, когда Ленка уже укрылась в комнате.
Та промолчала, но бабка ждала, и она сердито ответила, повышая голос:
— Да! И тарелку помыла.
Старуха молча протопала в кухню.
А Ленка села в любимый угол дивана, уложила на колени подушку и обняла ее. Стала думать, записать ли пять цифирок телефона Сережи Кинга. И решила — чего их записывать, всего пять, и такие простые. Два десять тридцать. Попробуй забудь.
Ленка откинулась на скрипучую спинку дивана и закрыла глаза.
Комната исчезла. Не стало книжных полок и серванта, набитого вперемешку опять книгами и безделушками, не стало розовой раковины с волнистым краем, подаренной папой куколки-туземочки в пальмовой юбке и с длинными блестящими волосами. Скрылись за пульсирующей темнотой полосатые занавеси на окне, письменный стол в углу и на отдельном маленьком столике зингеровская ручная швейная машинка с золотыми вензелями на прянично-круглом боку. И шкаф тоже исчез.
Вместо всего проявилось на темном светлое внимательное лицо, губы, изогнутые в легкой улыбке, глаза — серые, под тяжелыми ресницами, и чисто выбритые щеки с желваками на скулах.
— Привет, — сказала она серым глазам, — это Лена. Ну, помнишь, мы недавно говорили. Горда шляхетна полька, ленник польского короля… Да. Я тут подумала и…