В конце дня, моя руки над рыжей старой раковиной, полезла к стене за выскользнувшим куском мыла. Увидела зеленое ведро под крышкой с надписью по кругу «родзал». Посмотрела на него удивленно, никогда раньше не замечала здесь. Протянула руку и стронула крышку. Через несколько секунд плавно повела руку обратно. Умостила крышку на место. Ведро по самые края было полно последами рожениц. Гладко отсвечивало сырое мясо под бьющим в окно солнцем.
Алька переоделась и ушла. Завтра — последний день. В ночь тоже приходят санитарки.
Назавтра, подписав все документы, сдав халат и показав рабочее место новенькой девочке — серьезной, с плотно сжатыми губами, двумя черными косками по плечам и круглым животиком, топырившим крахмальный халатик, Алька вышла на солнце. Постояла во дворе, послушала воробьев. Прошла за лестницу, помахав рукой девчонкам из шумной палаты. Села на привычную плиту — допить компот, чтобы не тащить домой банку.
Пила и слушала, как старшая кричит в кабинете, распахнувшем окно над сиренью и Алькой:
— Нюрка, бестолочь такая! Вчера учудила. Хлорную кто-то закрыл, так она два ведра последов вывалила в мусорный контейнер! Нет, девки, ну вы представляете, какая скотина — дворник утром котов погнал от контейнера, они там сидели в этом всем! А сама — нарядилась и — в отпуск! Приедет — у-во-лю на хер! У-во-лю! Что вы ржете, идиотки!
Алька допила компот. Посмотрела на контейнер, углом из-за блестящей гранитной крошкой стены роддома. Решила — банку выбросит по дороге в урну.
И пошла в гору — к пионам и акациям.