Машина колдыбала по разбитым танковыми гусеницами проселочным дорогам, норовя зарыться в сугроб носом. За рулем сидел сам Вересов — шофера он оставил в расположении запасного полка.
«В тепле и сытости», — с некоторой завистью подумал я.
— Племянник железнодорожного замнаркома первоначально дал согласие, но нам с ним надо еще переговорить, — Вересов объехал повалившуюся сосну. — Нужно присмотреться к товарищу. Мое хваленое чутье чекиста — это, конечно, хорошо. Но интересно твое мнение педагога, который выпустил в большую жизнь сотни детей.
— Так то дети, — усмехнулся я.
— По большому счету все мы до старости большие дети. Только играем во все более опасные игрушки.
— И игры эти часто злые…
Уже вечерело, когда мы прибыли на фронтовой аэродром двести сорокового истребительно-авиационного полка. Там на заснеженном бескрайнем поле нашли того, кого искали — старшего лейтенанта Николая Забродина. Это оказался невысокий, худощавый, лет двадцати пяти человек, очень жилистый — такие обладают обычно незаурядной силой. Лицо открытое, даже красивое, взгляд ясный и умный.
Он что-то внушал технику, постукивая ладонью по корпусу самолета, на котором было выведено четыре звезды — четыре сбитых фрица. Неплохо. Можно сказать — ас.
Ажиотаж мы решили не создавать. Представились как сотрудники Политуправления фронта, мол, хотим переговорить с героем, чтобы пропагандировать положительным примером мужество и героизм советских летчиков-истребителей. Благо соответствующие документы прикрытия у нас имелись. В курсе дела был только командир полка.
Отошли в сторонку, подальше от техников, суетящихся вокруг изрешеченного пулями «Як-1» (и как он только приземлился?).
Закурили папиросы. Присели на промерзшие пустые снарядные ящики рядом со стоянкой самолетов. Завели обстоятельный разговор.
Объяснять Забродину ничего не требовалось — с ним уже в общих чертах переговорили. И он дал предварительное согласие.
— Пользы от этого будет больше, чем от сотни самолетов, — заверил Вересов.
— Польза — ключевое слово, — кивнул Забродин. — Я сделаю все, чтобы у фашистской гадины горела земля под ногами…
— Только учти. На смерть идешь. Эта работа опаснее, чем у сапера. Нужно вербовать сторонников. Но — один шаг — и нарываешься на немецкого агента. Пытки и казнь.
— Я понимаю. Ненавижу тварей, которые бомбят санитарные поезда. — Забродин затянулся глубоко папиросой и прошептал: — Эх, Оксана…
Я знал, что на таком санитарном поезде, который разбомбили немцы, погибла его невеста.
Мне было очевидно, что кандидат в агенты прост в общении, но с цепким умом, хватает все на лету. Командиры говорят, что он решителен и смел. Я пытался нащупать в нем фальшь или желание понравиться представителям нашей грозной организации и не находил. Его стремление нанести как можно больший ущерб фашистам, пусть и ценой своей жизни, казалось искренним.