Шум крови в ушах все сильнее, глаза широко раскрыты, он хочет что-то сказать… Нет, воздух словно заперт в наглухо перекрытом спазмом горле. Он не сможет… Осталось только смотреть. Держаться… Надо держаться… Как же страшно… Смотреть в глаза Мак-Миллана, там — любовь, сочувствие, поддержка. Думать о глазах матери, в них — слезы, вера и убеждение. Она верит в него. Верит, что… Слезы… В ее молящих серо-голубых глазах тоже была вера в него… Там была… Любовь. До конца. Несмотря ни на что… Толстая кожа ремней со скрипом затянулась на его ногах.
А что она видела в его глазах, когда… Он уходит, приготовившись, очистив, обелив себя. А она… Что она видела в его глазах? Равнодушие… Ожидание… Зарождающуюся радость… А если бы сейчас равнодушие появилось во взгляде Мак-Миллана? Матери? Сердце сжалось, словно через него уже прошел смертоносный разряд, ведь… Как это было бы ужасно… Это бы значило, что все — ложь… Ложь! Как ложью было все, что он говорил ей, обещал… А что, если… Если и сейчас все эти молитвы, письма… Ложь? И что тогда… Все — напрасно? Он уйдет… Куда? Что его ждёт там, по ту сторону? Задача выполнена, победа одержана. И снова — насмешливое лицо адвоката-убийцы. Уходи! Не смотри на меня так! Почему ты никак не оставишь меня в покое? Николсон молчит. Но в его взгляде — насмешка. Кого ты хотел провести, Клайди-маленький? Ты до последнего торговался, обманывал, под конец — попытался договориться с самим Господом с помощью наивной матери и преподобного. Неслышимый никому голос набирает силу и уже непонятно, кто говорит — Николсон или он сам произносит эти беспощадные, пришедшие неведомо откуда слова. Они заглушили молитву, они смели все преграды. Глаза узника застыли, видя незримое. Имеющий уши — да услышит… Лёгкий плеск — в чашу опустилась небольшая губка.
Губы дрожат, узник старается сжать их, чтобы не заметили. Ведь он должен быть спокоен, ведь он… А если Мак-Миллан увидит, поймет? Разглядит все сомнения, воспоминания, которые в эти короткие минуты уже почти разрушили прекрасное здание веры, построенное… Построенное так быстро… Слишком быстро. Разве так бывает? Только недавно ведь сомневался, не знал, даже бунтовал. И — все? Победа одержана. Так ли это? Письмо… Они писали его вместе, многое было исправлено. Там сначала он упомянул о ней… О своем… Поступке. Мать и преподобный единогласно решили это вычеркнуть — в таком послании не должно быть место ничему, что может говорить о чувстве вины, о сомнениях. Только чистая вера, только ничем не замутненный источник божьей благодати. Служение Богу, надежда на милость Его, на вечные покой и прощение. Так ли это? Такие ли слова должен он оставить после себя? Ни следа памяти о… Словно ее никогда не существовало. Словно она всегда была просто бесплотным силуэтом, пришедшим — и навсегда исчезнувшим во тьме. Он услышал, как плеснула вода, пропитывая собой губку. Штанина разрезана. Холодное прикосновение, тонкая лента обвила правую лодыжку, прижав к ней небольшую медную пластинку контакта.