– Помощь нужна, дядя Герц? – спрашивает он.
– Я в порядке, – говорит старик слабым голосом, приглушенным тканью. – Спасибо.
– Так и будете сидеть?
Старик не отвечает. Ландсман натягивает шляпу и уходит.
Они уже садятся в машину, когда доносится выстрел, грохот во мраке, который очерчивает горы, освещает их отражающимся эхом, а потом стихает.
– Блин! – вскрикивает Берко.
Он влетает в дом раньше, чем Ландсман добирается до ступенек. Когда Ландсман вбегает в комнату, Берко уже стоит на коленях около отца, который находится в странной позе на полу у кровати, как у бегуна с препятствиями, одна нога его прижата к груди, другая вытянута за спиной. В правой руке он слабо сжимает черный тупорылый револьвер, в левой – ритуальную бахрому. Берко выпрямляет отца, переворачивает на бок и прощупывает пульс на шее. На правой стороне лба виднеется скользкий красный лоскут, как раз над глазом. Опаленные волосы перепачканы кровью. Неудачный выстрел, судя по всему.
– О черт, – говорит Берко. – О черт, старый хрен. Ты промахнулся нахер.
– Он промахнулся нахер, – соглашается Ландсман.
– Старик! – выкрикивает Берко, потом понижает голос и гортанно напевает что-то, слово или два, на языке, который он забыл.
Они останавливают кровь и накладывают бинты на рану. Ландсман оглядывается в поисках пули и находит сквозное отверстие, прогрызенное в фанере стены.
– Откуда он это взял? – спрашивает Ландсман, поднимая револьвер. Это грубая штука, истертая по краям, старая машина. – «Детектив спешиэл» тридцать восьмого калибра?
– Я не знаю. У него много оружия. Ему оно нравится. Единственное, что у нас с ним общее.
– Думаю, это револьвер, который Мелех Гайстик употребил в кафе «Эйнштейн».
– Вот уж не удивлюсь, – говорит Берко.
Он взваливает отца на плечи, и они несут его в машину и укладывают на заднем сиденье на кучу полотенец. Ландсман включает полицейскую сирену, которой пользовался от силы дважды за пять лет. Потом они едут восвояси через перевал.
В Найештате есть отделение скорой помощи, но там постоянно кто-то умирает, так что они решают отвезти Герца в Центральную больницу Ситки. По дороге Берко звонит жене. Он объясняет ей, не очень-то внятно, что его отец и человек по имени Альтер Литвак были ответственны за смерть его матери во время худших еврейско-индейских столкновений за шестидесятилетнюю историю округа и что отец выстрелил себе в голову. Он объясняет ей, что они собираются бросить старика в неотложке Центральной больницы Ситки, потому что он, Берко, полицейский. И черт побери, у него есть чем заняться, и ему до лампочки, если старик загнется. Эстер-Малке вроде бы принимает проект без поправок, и Берко заканчивает разговор. Они исчезают минут на десять-пятнадцать в зоне, где нет мобильной связи, и, когда выезжают из нее, ничего не говоря друг другу, они уже в пригороде, и звонит шойфер.