– А я тут так мило все обустроила, – вздыхает она.
– И здесь, должен сказать, – поддакивает Ландсман, – до вашего прихода была помойка.
– Я просто хотела все подчистить для вас, – говорит она Спейду. – Все свернуть, подобрать все крошки, все ниточки.
Она так старалась, набирала очки, вылизывала задницы, которые следовало вылизывать, разгребала авгиевы конюшни. Упаковала Главное управление полиции и украсила сверху собой, как роскошным бантом.
– Даже выбросила тот мерзкий диван, – прибавляет она. – Что тут, блин, творится, Спейд, не расскажете?
– Честное слово – не знаю, мэм. А если бы и знал, то все равно не сказал бы.
– Вам приказано проследить, чтобы все на этом конце было шито-крыто, тихо-мирно.
– Да, мэм.
– А другой конец находится в Палестине.
– Я не слишком много знаю о Палестине[61], – говорит Спейд. – Сам-то я из Люббока. Правда, жена моя из Накодочеса, а оттуда до Палестина миль сорок.
Бина кажется озадаченной, но потом щеки ее заливаются краской понимания и негодования.
– Так вы явились сюда шуточки шутить? – произносит она. – Да как вы смеете!
– Нет-нет, мэм, – говорит Спейд. Теперь его черед слегка зардеться.
– Я очень серьезно отношусь к этой работе, мистер Спейд. И должна вас предупредить, что в ваших же долбаных интересах принимать меня всерьез.
– Да, мэм.
Бина встает из-за стола и срывает с вешалки свою оранжевую парку.
– Я собираюсь доставить сюда Альтера Литвака. Допросить его. Возможно, арестовать. Хотите меня остановить – попробуйте.
Шелестя паркой, она проходит мимо, чуть не задев Спейда, а тот отшатывается, застигнутый врасплох.
– Но если вы попытаетесь остановить меня, то не будет никакого «тихо-мирно», это я вам обещаю.
Она на секунду выходит, а потом просовывает голову в дверь, натягивая свою вырвиглазную парку.
– Эй, ты, аид, – говорит она Ландсману. – Мне нужно прикрытие.
Ландсман надевает шляпу и выходит следом, по пути кивая Спейду.
– Слава б-гу, – говорит он.
Институт Мориа – единственный насельник седьмого, и последнего этажа гостиницы «Блэкпул». На стенах коридора еще лежит свежая краска, а на полу – незапятнанный розовато-лиловый ковер. В самом конце, рядом с дверью номера 707, на скромной бронзовой табличке располагаются черные буквы – название института на американском и идише, а ниже латиницей: «ЦЕНТР СОЛА И ДОРОТИ ЦИГЛЕР». Бина давит на звонок. Она смотрит снизу вверх на камеру наблюдения, которая смотрит на них сверху вниз.
– Ты помнишь уговор, – говорит ему Бина.
Это не вопрос.
– Заткнуться.
– Это только часть его.
– Меня тут даже нет. Я вообще не существую.