– Женщина, – сказал доктор, двигая ладью со стороны ферзя; сей ход, с точки зрения Литвака, не давал никаких преимуществ.
Доктор Робой, по наблюдениям Литвака, имел слабость, общую с верующими, – сплошная стратегия и никакой тактики. Он делал ход ради самого хода, слишком концентрируясь на цели, не беспокоясь о последствиях.
– Здесь, – добавил доктор. – В таком месте.
Они сидели в кабинете на втором этаже главного корпуса, с видом на пролив, и на разношерстное индейское поселение с его неводами и растрескавшимся настилом на берегу, и на выступающую полосу новенького причала для гидропланов. Кабинет принадлежал Робою, в углу стоял стол для Мойше Флиглера, когда он забегал в кабинет и его удавалось усадить за стол. Альтер Литвак предпочитал обходиться без лишней роскоши – рабочего стола, кабинета, дома. Он спал в комнатах для гостей, гаражах, на чьих-то диванах. Рабочим столом ему служил стол кухонный, а кабинетом – тренировочная площадка, или шахматный клуб «Эйнштейн», или задняя комната в Институте Мориа.
Мало кто из здешних мужчин мог бы тягаться с ней в мужестве, написал Литвак в блокноте, давно надо было нанять ее
Он вынудил противника на размен слонов, пробив брешь в центре белых, и теперь видел явную возможность мата в четыре хода в двух вариантах. Перспектива победы оказалась утомительной. Наверное, думал он, шахматы всегда были ему безразличны. Он взял ручку и записал оскорбление, хотя за пять лет убедился, что Робоя невозможно вывести из себя.
Будь у нас сотня таких как она я сейчас добивал бы тебя на террасе с видом на гору Елеонскую[62]
– Гм… – произнес доктор Робой, перекатывая пешку в руке и глядя в лицо Литвака, а Литвак глядел в небеса.
Доктор Робой сидел спиной к окну, тень его темными круглыми скобками замыкала шахматную доску, вытянутое лицо доктора обмякло в усилиях предвидеть свое ближайшее мрачное шахматное будущее. Позади него закатное небо окрасилось в цвета мармелада и дыма. На фоне заката морщинились горы, зеленые и фиолетовые складки казались черными, голубые расщелины сверкали белым снегом. На юго-западе всходила ранняя полная Луна, остро очерченная и мрачная, словно черно-белая фотография самой себя, приклеенная к небу.
– Каждый раз, когда вы смотрите в окно, – сказал Робой, – я думаю, что они уже здесь. Перестаньте, прошу вас. Вы меня нервируете.
Он положил своего короля, отодвинулся от доски и расправил свое величественное тело богомола, сустав за суставом.
– Больше не могу играть. Извините. Вы выиграли. Я слишком взвинчен.
Он начал ходить по кабинету взад-вперед.