— Юра я буду, — глухо ответил шофер, подумал и добавил: — Да, действительно Юра. Юра — это неплохое имя. Правда?
— Имя — все хорошие. Вон чудно как говорят: «Как хочешь зови, только хлебом корми». А ведь и правду говорят!
— Юра — хорошее имя, правда, красавица? А сколь тебе лет?
— Лет мне? Не маленькая, чай, я. Уж… А что тебе лета мои сдались? Лета не красят человека, а мудрят его. Есть люди, которые живут двести лет и двести лет молодые. А умрут — сразу стареют.
Шофер направился к машине, сел в кабину, потом выскочил оттуда с ведром.
— А любить меня будешь, красавица? — спросил он, останавливаясь, но вдруг сорвался с места, заспешил к колодцу, с грохотом опустил в колодец ведро, чуть не сорвав ворот с петель, перелил воду в свое резиновое, обмочив при этом брюки.
И тут вышел из дома старик.
— Все бегаешь, шустренок? — спросил он миролюбиво у шофера и сел на крыльцо, что-то пережевывая.
— А ты все брюхо набиваешь?
— Кто? Я? — Дядя Ваня вскочил, готовый броситься на обидчика. — Да как!.. Да кабы ты сдох, дурак окаянный!
Шофер остановился напротив старика, улыбаясь, и подмигнул ему.
— А вот, старик, у моего дружка собаку звали Кабсдох.
— Ну и…
— Чего ты так в людей жалом жалишь? Какая тебя муха укусила? Муха цеце? Али пострашнее? Прям кипяток. Фу-ты ну-ты, все мы от Марфуты!
— У меня мать была, мил человек, Прасковья Леонидовна, а не Марфа, — сдержанно ответил старик.
— Чудак человек, так это ж присказка такая.
Шофер направился к машине, залил в радиатор воду и снова сел рядом с Катей. Она задумчиво глядела на стройку. Уже наполовину возвели двухэтажный кирпичный корпус общежития, рабочие вбивали белые бетонные столбы вокруг здания — для забора, — а грейдер медленно двигался от стройки к улице, прокладывая дорогу.
— Чего ж ты, и не поемши поедешь? Дядь Вань, а у нас чего-нибудь не найдется разве поесть?
Старика уже не было на крыльце. Возле крыльца важно расхаживал скворец, косился на дверь.
— Э, Зеленая, теперь-то мне и подавно некогда. Вот хлебушка-то кусочек не пожалей для молодца.
Катя убежала в дом и вынесла ему большой ломоть хлеба с маслом.
— Что ж ты сразу не сказал, что кушать хочешь? — Катя вправду заволновалась, и ей не хотелось отпускать шофера голодным.
Шофер взял ломоть, влез в машину, откусил кусок и, помахав рукой, уехал. Катя села на скамейку, снова уставилась на стройку и не услышала, как рядом сел Иван Николаевич и о чем-то спросил. Хорошо ей было сидеть под солнцем, глядеть на стройку и чувствовать теплую, ласковую жизнь. За весь этот день Катя больше не проронила ни слова. А ночью ей снова чудился разговор с шофером, теплое солнце и сидевший рядом старик.