Тем временем Опалин съездил с Петровичем и Антоном на Остоженку, где, как он совершенно точно знал, Вольского уже не было. Он пообщался с Эммой и убедился, что у премьера был прямо-таки талант собирать вокруг себя женщин, которые за него готовы любого порвать в клочья. Маленькая кругленькая безобидная фрау в очках, учуяв, что ее хозяину грозит опасность, воинственно выпятила грудь и превратилась в цербера. Кроме того, она ухитрилась за какие-то пару минут практически забыть русский язык и каждый вопрос переспрашивала по несколько раз, чтобы выиграть время и сообразить, как именно ей лучше ответить, выгораживая Вольского.
— По-моему, мы тут только зря время тратим, — сказал наконец Петрович, сжалившись над ней. — Поехали на Петровку, может, Юра уже вернулся…
Едва они ушли, Эмма бросилась к телефону и дрожащими руками стала лихорадочно накручивать диск.
— Алло! Людвиг Карлович… Людвиг Карлович, es ist etwas Schlimmes passiert![19] — От волнения она перешла на немецкий, даже не заметив этого.
К разочарованию Опалина, на Петровке выяснилось, что Юра до сих пор не возвращался. Антон, вздыхая, блуждал по кабинету. Петрович хмурился.
— Ваня… Надо ехать в театр.
— Чтобы арестовать человека, который невиновен? — мрачно спросил Опалин.
— Виновен, невиновен, ты же и будешь разбираться, — буркнул Петрович, насупившись. Опалин дернул щекой.
— В дело вмешался маршал, — сказал он, понизив голос. — Калиновский не даст его отпустить.
— Ваня, у тебя ордер на руках! — неожиданно разозлившись, заговорил Петрович. — А ты ваньку валяешь! — Он и сам не заметил, как скаламбурил. — Что нам теперь, пропадать из-за него? Кто он такой вообще? Ну балет, ну «Лебединое озеро», и что? Мир без него рухнет, что ли?
— Ты так считаешь? — спросил Опалин после паузы.
— Да, я так считаю!
— Тогда пошли. — Иван двинулся к двери.
— Сейчас уже народу мало в транспорте, — заметил Антон, не зная, что сказать, чтобы отвлечь коллег от намечающейся ссоры. — Быстро доедем.
— Пойдем пешком, — огрызнулся Опалин.
…В перерыве между первым и вторым актом Вольский шел в свою гримерку, машинально отмечая, что предчувствие, мучившее его с утра, никуда не делось. Такая же иголочка царапала его изнутри много лет назад, когда он маленьким мальчиком стоял на перроне с матерью и наблюдал, как уезжает поезд, уносящий его отца и старших братьев. Домой они не вернулись — поезд потерпел страшное крушение, и их пришлось хоронить в закрытых гробах.
— Алексей… — возле него стоял бледный Бельгард. — Они идут.
— Кто идет?
— Эмма звонила, сказала, у них ордер на твой арест.