Eva Jenya M
***
Бабушка по отцу рассказывала, как она смеялась, только веселые вещи. Она была военный медик, пошла на фронт в июне 41-го и закончила войну в Вене, с войсками Малиновского. Рассказывала, как орала на какого-то полковника, к ней пристававшего: «Стыдно бл*довать, товарищ, когда Красная армия освобождает народы Европы от гитлеровского гнета!» Рассказывала, как в Будапеште ей поручили заведовать отделением для венерических больных, бабушка растерянно сказала: «Но я хирург», — ей ответили: «Прежде всего вы член партии и офицер». Рассказывала, как в Вене, уже в июне 45-го, удачно прооперировала какого-то офицера союзников, наехавшего машиной на мину. Тот, как только очнулся, предложил бабушке руку и сердце (а она была давно и прочно замужем за дедушкой, с 37 года, со своих 19 лет). О трех ранениях она не говорила, но шрамы я видела. Один из них был на правой груди, и на пляже она всегда закрывала его носовым платком, подсовывая платок в лифчик от купальника. Бабушка до восьмого десятка лет носила бикини.
Нелли Шульман
***
Моя бабушка во время войны практически добровольно отправилась из Москвы в эвакуацию в Сибирь. Ее завод не эвакуировали, но ехала беременная сестра ее мужа (моего деда), а дед уехать не мог, был на государственной службе. До отъезда бабушка с дедом жили в местечке Камушки, недалеко от Красной Пресни, и во время бомбежек, а они все же на Москву совершались, бегали в бомбоубежище на станции метро Маяковская. Эвакуация — это эшелоны, наполненные битком людьми. Бабушка ехала с пятилетней дочкой, моей тетей. Был страх быть задавленной. Было голодно, холодно, появились вши у дочки. По приезду в Сибирь, город, увы, не знаю, всех вначале разместили в здании школы, осматривали на предмет болезней и вшей. Спали на жестких лавках. Затем начали распределять жить к местным. Местные были не очень рады, было голодно. Дело было зимой, поэтому еще и холодно. Особым спросом пользовались те жильцы, которые имели доступ к продуктам. Бабушка была бухгалтером, поэтому радости хозяева домов не испытывали. Удалось разместиться у какой-то женщины, карточки, крошечные кусочки хлеба, размораживание воды, талоны на дрова. После утверждения официально на заводе бухгалтером стали появляться талоны, которые снизили неприязнь хозяйки. Дальше от недоедания и холода туберкулез у дочки, больница с жуткими условиями, куда не пускали, дочка после больницы худая и покрытая коростой, но выжившая. И какой-то размытый рассказ о возвращении обратно. Бабушка жалела об эвакуации, в Москве было лучше.